31 марта на Украине будут выбирать нового президента. Спецкор «Комсомольской правды» рискнула отправиться в Киев (журналистов из России сюда теперь стараются не пускать), чтобы лично увидеть — как живут и на что надеются украинцы
МАТВЕЕВА АНАСТАСИЯ
ОБЪЯВЛЯЕМ СУХУЮ ГОЛОДОВКУ
Еще 5 лет назад поезда из Москвы прибывали на первый путь вокзала Киева. А когда состав трогался в обратно, в вагонах играло «Прощание славянки». До мурашек. «До свидания, киевляне, до новых встреч!». Сейчас украинский поезд Москва-Киев (российские поезда киевские власти запретили) стыдливо останавливается на дальних платформах. Старые вагоны с замшелыми коврами на полу. Наш состав тянет чешский электровоз ЧС4 — который в 60-70-х годах выпускали еще для советских железных дорог. В России они давно стоят в музеях, а на Украине – «бегают».
— Авось доедем, — думала я, садясь в вагон.
Пару месяцев назад по Киеву прокатилась хохма. Украинский состав притащил на вокзал локомотив РЖД. Как оказалось, ЧС4 в пути сломался, нового электровоза пришлось бы ждать сутки, на помощь пришло Брянское депо.
«О, приехал выкрашенный, со всеми лампочками, на нормальных колесах, надо отжать, будет хоть один нормальный электровоз», — шутили тогда украинцы в Интернете. Изношенность железнодорожных составов на Украине — под 90%, поэтому поломкам тут не удивляются.
В вагоне вместе со мной едет украинка Татьяна, каждый месяц мотается в Москву проведать дочь и внуков. За 12 часов дороги она выпила лишь пару глотков воды.
— В туалет тут лучше не заглядывать, — советует она.
Я, естественно, тут же заглянула. И рассмеялась — унитаз висел на честном слове. Еще чуть-чуть и просто отвалится. Садиться страшно.
— Может, чаю? – вошла к нам в купе проводница.
— Спасибо, у нас сухая голодовка, — объявила я.
ТЕЛЕЖКИ «КРАВЧУЧКИ» И ПЯТЬ КИЛЕК НА ПРАЗДНИК
Брянск. Российская граница. К нам в купе вваливает дородная украинка с броской грудью, железной тележкой и большой сумкой наперевес. Типичная «челночница» из 90-х.
— У нас эти тележки называют «кравчучками». До Кравчука (первый президент Украины, — ред.), люди с чемоданами в поезда садились, а при нем — стали ездить с телегами и баулами, чтоб прокормиться. Сейчас 90-е будто снова на Украину возвращаются, нищаем на глазах, — рассказывает мне Татьяна.
Особенно тяжело, говорит она, приходится пенсионерам.
— Пенсии у многих 1700 гривен (4 тысячи рублей, — ред.), если 3000 — (7 тыс. руб. — ред.) это считается очень хорошо, а платежка на тепло приходит на 2200 гривен (5,3 тыс. руб. — ред.). Сейчас перед выборами ходят, за деньги скупают голоса избирателей, люди соглашаются. Как их за это осуждать? Люди кушать хотят. У меня вон соседка пенсионерка по праздникам покупает себе пять килечек, на селедку у нее не хватает. А другая соседка тут и говорит: «Устала голодать, купила фарш для собак, котлеты себе сделала». Есть у нас такой фарш, стоит 7 гривен за кило, — рассказывает Татьяна. — Как говорит наш депутат Рабинович, «посмотрите в свои карманы и в холодильник и включите голову». Но народ уже постепенно начинает прозревать.
— На выборы пойдете?
— Обязательно, хоть это ничего не изменит. Пойду за «Оппозиционный блок», они, по крайней мере, речь русскую отстаивают. У нас раньше все вывески были на русском, теперь — на украинском. Улицы в Киеве переименовали, мазепы какие-то, петлюры… А что сделаешь? Попробуй вякни.
— У вас что, русские корни?
— Нет, украинка я, но в семье мы по-русски говорим. Хотя украинский я знаю. Нас сейчас убеждают, что мы с русскими совсем разные. Да какие мы разные?! У нас даже лица одинаковые!
За дверью проводница кому-то объясняет про какой-то документ, что его нужно заполнять только на украинском.
— А сама при этом даже говорит по-украински не правильно, ударения не так ставит, — замечает Татьяна.
В купе входят российские пограничники и таможенник. Проверяют документы, спрашивают, везем ли мы какие-нибудь лекарства. У нашей челночницы досматривают сумку, а потом просят ее выйти в коридор. Как ни странно, она вовсе не пугается и даже заигрывает с симпатичным погранцом.
— Да это друзяки мои, они меня в поезд и посадили, — признается она нам потом. Оказалось, едет она без билета. Ей всего одну остановку — до украинской границы в Конотопе. Что везет, конечно, не сказала.
— А украинские пограничники тоже ваши друзяки? — с улыбкой спрашиваю я.
— Так тож! Политика — политикой, а торговля – по расписанию! — подмигивает она.
Три часа и мы в Конотопе. Там таможенники тоже интересуются лекарствами. Я говорю, что везу аптечку. Меня просят перечислить названия препаратов.
— Раньше этого не спрашивали, — замечает Татьяна. — Да лекарства в Киеве дюже подорожали и полно подделок, вот народ и тащит их из России. Кто себе, а кто — на продажу.
Билеты в плацкарт на поезда до Москвы часто в дефиците. Украинцы массово уезжают на заработки.
— У нас тут у всех чемоданное настроение. Люди не видят перспектив и уже не скрывают, что мечтают уехать. Одни — в Россию, другие — в Европу. Коррупция, националисты, украинизация — все это очень многих раздражает. Вот у нас уже нет русских детсадов, даже частных. Везде обязывают говорить на украинском, — рассказывает мне моя киевская приятельница Олеся.
КАЗАКИ ВОЮЮТ – ПОЛИТИКИ НАЖИВАЮТСЯ
Киев красив, но грязен и вонюч – в подземные переходы даже в центре города спускаться брезгливо. На тротуарах раздолбанная плитка. Перед станциями метро блошиные рынки.
Киев производит впечатление красивого, но местами неухоженного города. Фото Анастасия МАТВЕЕВА
— Вы что, из благоустройства? – испуганно спрашивает меня мужик, разложивший на земле старые радиодетали. – Ходите, фотографируете… Потом гонять нас будете?
Успокаиваю мужика: «Туристка! Просто тут у вас так колоритно, будто вернулась во времена распада СССР».
Дворников в Киеве, видимо, занесли в Красную книгу – на улицах их нет. Зато полно попрошаек и карманников. Не успела я сойти с поезда, как меня чуть не обчистили две малолетки. Хорошо одетые, с маленькими сумочками на плечах. Воруют нагло, открыто, даже не в толпе. Поймала воровок буквально за руку, когда они открывали мой рюкзак.
— Да ты не бойся! – шепнула мне одна и обе быстро растворились в привокзальном переходе.
— Сразу видно, приезжая! У нас так телефоны никто не носит! Убирай глубже, украдут! – смотрит на мой торчащий из кармана смартфон продавщица сувениров.
— Это Тарас Бульба что ли? – разглядываю на ее прилавке футболки.
— Не, просто казак — наш украинский символ. С войском. Эх, что раньше, что сейчас — напьются наши казаки, и рубят друг друга, воюют… А эти, — продавщица кивает на агитпалатки кандидатов в президенты, — на войне наживаются.
ВМЕСТО КРЕСТОВ — ФЛАГИ
Женщина в агитпалатке Юлии Тимошенко (ее рейтинг скачет со второго места на третье, то опережая, то уступая Петру Порошенко) предлагает мне дешевенькую газетку.
— За Порошенко не пошла агитировать, хоть на него и выгодней работать. У меня два дяди при освобождении Польши погибли, им всего по 20 лет было. Как подумаю о них — слезы текут. Стала ходить на Бессмертный полк. В 2017-м на нас напали нацики в камуфляже с палками. А потом с балконов нам картошка на головы посыпалась. И Порошенко все это позволяет. В прошлом году муж меня на Бессмертный полк уже не пустил, сказал: «еще по голове получишь!» А я и памятник Ватутину защищать ходила, когда его зеленкой облили! А то бы снесли! – рассказала агитаторша.
У агитпалатки Юлии Тимошенко, обещающей «новый курс». Фото Анастасия МАТВЕЕВА
— Тут у вас где-то памятник бойцам АТО…, — спрашиваю, хотя прекрасно знаю, что он перед входом в Михайловский Златоверхий монастырь – главный храм новой стамбульско-порошенковской церкви. Мы стоим метрах в двухстах от него.
— Не знаю. Я АТО не поддерживаю. Зря сами погибли, и других сколько убили…
— А почему на монастыре государственные флаги висят?
— Это все Порошенко! Это уже не вера, а политика. Он ведь добился, чтобы мы и в православии к России отношения не имели. Вот флаги на монастырь и повесили. Где ж такое видано?!
«СЕЙЧАС ЗАСТРЕЛЮ, И МНЕ НИЧЕГО НЕ БУДЕТ»
— Бог — один! Молитесь, где хотите! Но мы хотим иметь свою церковь — украинскую. Владимир Русь крестил в Днепре! А памятник ему почему в Москве поставили?! — возмущается работница этого полит-монастыря Светлана.
Прямо как в анекдоте: «Му-му» Тургенев написал, а памятник — Пушкину?!»
— Киев — это мать! А Россия — дочка! Не может дочь быть старше и главнее матери! Хотим самостоятельности. Говорить на украинском и ходить в вышиванках! Культуру украинскую хотим! — кипятится Светлана. – Вы посмотрите, из Киево-Печерской лавры все мощи в Россию вывезли!
— А вы почему чужие храмы захватываете, священников выгоняете? Разве это по-божески?
— Ничего мы не захватываем. Это они ролики в Интернет ставят из 90-х!
В Киево-Печерской лавре мне объяснили, какие это на самом деле «ролики».
— Когда поступаешь в семинарию, с тобой общается психолог. У меня спросили: «каким было самое тяжелое событие в твоей жизни?». Для меня это был захват храма в Великой Севастьяновке четыре года назад, — рассказывает мне один из семинаристов лавры.
Парень родом из этого села. Отец у него – благочинный (помощник епископа).
— В село приехали люди в форме, с оружием. Захватили храм, священника выгнали. Мой отец начал им рассказывать, что в начале ХХ века тут уже была похожая история: убили священника, разорили храм, просил не повторять ошибок. Так его взяли за руки, за ноги и вынесли из храма. А ведь он своими руками этот храм заново отстраивал! – делится со мной семинарист. — Я подошел к одному из людей в форме проговорить. А он мне: «Сейчас возьму автомат и тебя расстреляю. Мне за это ничего не будет. Я с АТО, контуженный.
— Они бы и лавру давно захватили, но боятся большой крови. Тут прихожане встанут на защиту, — сказали мне священники лавры.
Кстати, мощи святых оказались на месте, обманули в стамбульско-порошенковском монастыре.
— Мощи не покидали лавру даже когда советская власть разрушала храмы, даже когда фашисты захватили Киев. У нас больше 120 мощей, — рассказали священники.
— Целая проблема теперь — выбрать крестного для ребенка, — говорит моя приятельница Олеся. — Сидишь и думаешь: а пойдет ли человек в прежнюю церковь или он теперь в новой? Но я ребенка буду крестить в лавре.
Уже уходя из древней лавры, я подсела на скамейку к старенькому священнику. Он отдыхал после службы. Спросила, что он думает о новой церкви.
— Не благодатные они, — только и сказал мне старец.
Емкое слово.
«ЕЩЕ НЕ ВСЕ ДОРЕШЕНО»
В Киеве много сюрреализма. У Софийского собора парень кривляется в костюме медведя, залавливая туристов для совместного фото.
— Что ж это вы у храма, — замечаю я.
— Официально это не храм, а музей! – парирует он. — Хотя иногда тут службы и проводятся…
По улицам Киева бродят медведи. Фото Анастасия МАТВЕЕВА
А прямо перед зданием Верховной рады, заседания которой и так то и дело смахивают на постановки провинциального театра драмы и комедии, под музыку разъезжает паровозик с детишками. Тут же, буквально в ста метрах от входа в Раду, замечаю под деревьями большой деревянный крест. Перед ним на коленях стоит старушка. Будто отмаливает грехи за все происходящее.
Молитва у креста. Фото Анастасия МАТВЕЕВА
На Подоле (оживленный исторический район) музыкант поет по-русски — песни Андрея Макаревича. «Еще не все дорешено. Еще не все разрешено». За неделю до президентских выборов эти слова приобретают на Украине особый смысл.
Продолжение следует…
ИСТОЧНИК KP.RU
