Андрей Ганжа
В ющенковском Указе словосочетание «заключение украинско-шведского союза» использовано девять раз (в пяти статьях!). Но в XVIII веке этот «союз» не признала ни политическая элита, ни население страны. Что и привело к бегству и короля, и гетмана во владения турецкого султана. В XXI веке этот «союз» не признал даже нынешний шведский король Карл XVI Густав, впрямую заметивший Ющенко, что это была не более чем личная уния двух политических лидеров.
«Полтавские эмоции» давно захлестывают и политикум, и научное сообщество Украины. Причем за эмоциями уже порой видна только политика, плавно переходящая в политические репрессии. Но никак не наука. Порой не видна и сама Полтавская баталия, состоявшаяся 27 июня (8 июля) 1709 года. Это не удивительно в стране, где все, даже наука, подчинено не принципам факта и внутренней логики, а принципу политической целесообразности. В этих условиях фактом можно пренебречь, а о логике забыть. И отдаться удовольствию политизированной оценки. Короче — определению, кто «белокурый друг», а кто — «рыжий враг». Короче — навешиванию ярлыков. Причем, с точки зрения «ценностей» XXI века.
Я не зря взял слово «ценностей» в кавычки, потому что в политике ценностей не бывает. «Ценности не подлежат обсуждению и по ним не делают уступок. Именно поэтому в основу государственно-центристской модели мира были положены национальные интересы, по которым возможен поиск компромиссных решений». Так известный политолог Жан-Мари Гуэнно охарактеризовал основной принцип Вестфальской модели мира.
Что это такое? Это принципы межгосударственных отношений, возникшие в Европе после окончания Тридцатилетней войны 1618−1648 годов и существующие до наших дней. В их основе — признание национального суверенитета в качестве главного основания международного общения, когда каждое государство обладает всей полнотой власти на своей территории и определяет собственную внешнюю политику. А другие государства обязаны (я подчеркиваю — обязаны) уважать данное право. С тех пор именно государство стало центром, исходное единицей для создания мировой политической системы.
До XVII века такой единицей была личность (монарх).
Сейчас не время обсуждать плюсы и минусы Вестфальской системы — там достаточно и того, и другого. Бесчисленное количество европейских межгосударственных войн (в том числе и две мировые) — это, конечно, минус. Но создание, в результате, такого беспрецедентно обеспеченного общества, каковое существует в современной Европе — это безусловный плюс (во всяком случае, для самих европейцев).
Не побоюсь «высокого штиля», но ради вестфальских принципов сложил свою голову на полях Тридцатилетней войны (в 1632 году, в битве под Люценом) один из самых симпатичных шведских королей, Густав II Адольф. И руководствуясь, в основном, этими принципами, шведские монархи династии Бернадотов (а нынешний Карл XVI Густав — седьмой король этой династии) превратили Швецию в одно из самых благополучных государств мира.
Ухмылка истории, но в Северной войне между Россией и Швецией «духовным наследником» Густава II Адольфа выступал русский царь. Петр I сражался «не за Петра, а за государство, Петру врученное» (его слова на поле Полтавской битвы). На этом поле для русских проходил рубеж между средневековым Московским царством и Российской империей нового времени. Петр победил, и сразу по окончании Северной войны, в 1721 году, стал императором. С подачи, кстати, этнических украинцев, митрополитов Стефана Яворского и Феофана Прокоповича
А вот Карл XII выглядит в этой истории как «рецидив прошлого». Юный (17 лет к началу войны) король прыгал через европейские границы и «наказывал» соседних монархов.
1699 год — датский король Фредерик IV, «глотая слезы», признал себя побежденным и вышел из антишведской коалиции. А куда деваться? Пушки шведской эскадры уже громили Копенгаген. И туда же подходила пехота высадившегося шведского десанта.
1700 год — разгромлен русский царь. Петр I бежит из-под Нарвы, рыдая и потеряв шапку. Именно таким он изображен на шведской медали, выбитой в честь этого события. С надписью «Изошедвон, плакался горько»
1704 год — король Август II Сильный согнан с польского престола, куда Карл посадил своего ставленника Станислава Лещинского.
1706 год — Август Сильный, уже только курфюрст (герцог) Саксонии, под дулами шведских пушек, был вынужден выйти из антишведской коалиции. Поскольку дула были уже установлены под стенами Лейпцига, саксонской столицы.
Но это была «война ради войны». Карл, которого в Европе называли «последним викингом», вряд ли имел какой-либо стратегический план. Поскольку любая стратегия — это долгосрочный прогноз. А когда Карл двинулся вглубь России, он его явно не имел, ибо нельзя назвать стратегией желание (или надежду) разрушить огромное государство силами пятидесятитысячной армии. Зато победы выработали в нем черту, являющуюся гарантом будущего поражения — безграничную самоуверенность. Ведь даже получив весть о строительстве Петром I Петербурга, молодой король усмехнулся: «Пусть строит. Все равно будет наш!». Смеялся Карл рано. После 15-летнего отсутствия Швеция встретила своего битого короля разоренной, обезлюдившей, без армии, флота и союзников, потерявшей все свои заморские владения.
Но такая война, «короля против королей» — это принцип средневековых, довестфальских межгосударственных отношений. Поэтому, как бы не относиться к личностям шведского и русского правителей, с точки зрения сухой политологии Карл был «прошлым», а Петр — «будущим» европейской истории.
Историческая практика
Хотя, как личности, они — «два сапога пара». И вели войну в системе тех правил норм, которые существовали в жестоком и кровавом XVIII веке. Но стоит ли упрекать их за это с высоких гуманистических позиций XX века? С его мировыми войнами, Холокостами и Хиросимами.
А если уж и упрекать, то не стоит ли вспомнить сначала слова апостола — евангелиста: «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?» (Матф., 7,3).
В 1704 году петровский фельдмаршал Борис Шереметев разорил Дерптский уезд в Эстонии и взял в плен 140 шведов. Читая отчет Шереметева царю, можно наткнуться на слова, от которых украинцу должно стать стыдно. «А сколько чухны — нельзя определить, потому что черкасы по себе ее разобрали, я отнимать не велел, чтоб охочее были». Черкасы — это украинские казаки, которые даже среди других участников акций Шереметева выделялись своей необычайной алчностью и жестокостью. По мнению психолога и историка Е. Сенявской, привлеченное к походам Северной войны казачество, в отличие от регулярной армии, не обладало даже жалкими рудиментами средневековой рыцарственности и благородства. Хотя солдаты и офицеры регулярных полков тоже были хороши…
В том числе и на Украине. «На 40 миль пути все деревни были сожжены, все съестные припасы и фураж испорчены, так что мы не нашли там ничего, кроме голой пустыни и лесных пространств, в которых погибло великое множество людей и бесчисленное количество лошадей и другого скота… Мы находились в опустошенной стране». Но нельзя не заметить, что какие бы эмоции не вызывала эта картина у автора записок, Христофора Гассмана, этот метод, «выжженной земли», на Руси использовался издревле. И, нередко, был весьма эффективным. Возвращение Наполеона из Москвы по разоренной Смоленской дороге, в 1812 году, стоило ему его «великой армии».
Но страдания населения — это, как ни жаль, «естественный порядок вещей» в ходе любой войны. Другая сторона «естественного порядка» — это уничтожение городов. Петру I обычно ставят в упрек беспощадное сожжение Батурина и Переволочной. Но… Батурин был обречен, и в первую очередь — психологически. Петр панически боялся Карла, и это естественно. В 1700 году 8 тысяч шведов под Нарвой беспощадно разнесли почти 40 000 русских, отобрав, при этом, 145 пушек. А Петр прекрасно знал, что такое пушки в войне XVIII века. Поэтому основной заботой русского царя был вывоз или уничтожение огромного артиллерийского арсенала, накопленного Мазепой в Батурине. «Паки подтвержаю вам: ежели возможно от Шведов в Батурине сидеть, то изволте поправить и посадить в гварнизон…, однакож несколко пушек лутчих надобно вывесть в Глухов. Буде же оная крепость слаба, то зело лутче такую великую артилерию вывесть в Глухов, а строенья зжер…, понеже, когда в таком слабом городе такую артиллерию оставить, то Шведы такъ же лехко могут взять, как и мы взяли. И для того не изволь время терять, понеже опасно, дабы не помешал вам неприятель в вывозе той артилерии. Буде же не успеете вывесть, то лутче разжечь или розорвать» (письмо Петра А. Меньшикову от 1 ноября 1709 года). И ведь Петр был прав! Отсутствие артиллерии погубило шведскую армию на Полтавском поле.
Хотя боязнь шведов у Петра была настоль велика, что менее чем за сутки до вышеприведенного письма Петр приказывал Меньшикову убраться из-под Батурина: «Ежели же невозможно (взять Батурин — А.Г.), то лутче покинуть, ибо неприятель перебираетца в четырех милях от Батурина. Из Субочева, ноября 1 дня, час после полуночи».
Но Батурин, к тому времени был уже взят. Почему? Не в последнюю очередь — из — за самого Мазепы. «А особливо Батурин двадцать лет стоит без починки и того ради валы около него всюду осунулись и обвалились, так что и одного дня неприятельской осады выдержать невозможно» (из второго доноса на Мазепу, написанного В. Кочубеем в 1707 году).
Меньшиков взял его на второй день. Шведы не пришли. Испуг у Петра прошел и наступило время мести. 5 ноября он отдает приказ: «а Батурин в знак изменникам [понеже боронились] другим на приклад зжечь весь». И здесь хотелось бы заступиться за память князя Александра Даниловича. Согласно журналу Северной войны, документу, известному как «Журнал или поденная записка, блаженныя и вечнодостойныя памяти государя императора Петра Великого с 1698 года, даже до заключения Нейштатскаго мира», уже 3 ноября Меньшиков был в Конотопе, а 5-го — в Глухове. Сжечь Батурин он не мог физически.
Что же до Переволочны, то она тоже была обречена. Тактически. Все-таки, около нее находилась переправа через Днепр на пути, который соединял Левобережье с Запорожской Сечью и Крымом. А запорожцы Кости Гордиенка, как и Мазепа, стали на сторону Карла.
Именно поэтому 18 апреля 1709 года три пехотных полка под командованием полковника Яковлева «по двучасном многом огню… Переволочинской замок взяли». Там русские солдаты тоже порезвились всласть. Было взято всего 12 пленных, «понеже живых их брали мало, по всех рубили» (из доклада Яковлева). Но еще Д. Яворницкий заметил главное в этой акции. Русские «…сожгли все мельницы на реках, все строения в местечке, все суда, стоявшие у переправы Переволочанской». Таким образом была выведена из стоя переправа через Днепр, поскольку сожжены были не только плоты и лодки, но и все, что могло гореть. А значит — все деревянное (мельницы и строения). А значит — все, из чего можно сколотить средства переправы и восстановить ее деятельность. Через 69 дней это сыграло роковую роль в судьбе шведской армии.
Вот и получается, что целью устрашающих акций русской армии (да, кровавых и страшных) было достижение тактического преимущества в канун решающей битвы.
А что же шведы? Оказывается Карл XII тоже был «не паинька». В канун похода вглубь России на небольшой шведский пикет около города Торунь было совершено нападение. «Было бы самое лучшее, чтобы все эти места были уничтожены путем разграбления и пожаров и чтобы все, кто там живет, виновные или невинные (skyldigaeller o skyldiga), были уничтожены» (Из письма Карла фельдмаршалу Реншильду). Торунь был сожжен.
А Карл в течение второй половины 1708 годе продолжал слать письма Реншильду. В том числе ‑ и об отношении к населению.
«Выбивать из населения контрибуцию, каким угодно способом, «а эта страна может страдать, сколько ей угодно…»
«Те, кто не остается дома, должны быть разорены, а их жилища сожжены…»
«Контрибуцию взыскивать огнем и мечом. Скорее пусть пострадает невинный, чем ускользнет виновный…»
«Сжечь местечко, где было совершено нападение на валахов… все равно, виновны ли владельцы домов или невинны…».
На территории Украины Карл действовал также. Я не хочу перечислять разрушенные и сожженные города — это может быть слишком долгим занятием. Гораздо интереснее, что шведский очевидец событий, военный капеллан Бардилли, очень четко сформулировал основную цель шведских «акций устрашения»: «…подполковник Функ приказал в местечке Терны убить тысячу вражеских казаков, само местечко сжечь, чтобы вызвать в населения страх».
Но такая попытка имела своим следствием то, с чем позднее столкнулись в России Наполеон и Гитлер: развертывание партизанского движения. Украинские левобережные города сопротивлялись. Хотя укрепления этих местечек и слова доброго не стоили. «Самая сильная здешняя крепость в других странах могла бы сойти, самое большее, за малый домик», так писал секретарь и историограф Карла XII камер-юнкер Густав Адлерфельд. Но население Недригайлова, Опошни, Тернов и иных городков встречали шведов огнем. В уж когда в городе стоял гарнизон регулярной армии, то сопротивление бывало просто блестящим.
Примером тому Веприк. Этот городок оборонял Переяславский пехотный полк, усиленный батальоном Ивангородского пехотного полка, 2 сотни казаков Харьковского полка и четыреста крестьян — почти 2 тыс. человек при трех орудиях. Укрепления — как у того самого «малого домика» Адлерфельда — вал и палисад.
Диспозицию (план) штурма Веприка написал сам Карл XII. С 27 декабря по 7 января шведы выполняли королевскую диспозицию. «Потери во время штурма Веприка можно сравнить с потерями в большой битве. Особенно печальным для шведов было то, что они потеряли при этом цвет своего офицерства» — таково мнение шведского историка Артура Стилле. И действительно, погибли один генерал-майор, два графа, четыре полковника, два подполковника, три майора, семь капитанов, девять поручиков и прапорщиков, 1375 солдат. Плюс контуженные фельдмаршал Реншильд и брат короля, принц Вюртембергский. Русские потеряли убитыми 170 солдат.
В январе гарнизон Веприка сдался, то ли из-за недостатка пороха, то ли из-за малодушия командира Переяславского полка Вили Фермора. Но Карл XII был в восхищении. «Комендант (Фермор) сдал ночью один пост нашим войскам, а через день гарнизон был отведен в Зеньков, где получил хорошие квартиры. На полковника Ранка возложено наблюдение за пленными и попечение об их продовольствии» (Аксель Гилленкрок, квартирмейстер шведской армии). Правда, уже следующей весной пленные из Веприка оказались в лагере в Старых Санджарах. Причем, многие в колодках: очевидно восхищение короля закончилось. Однако 15 июня 1709 года пленники разбили колодки и, под командой командира ивангородцев Юрлова, устроили восстание. Они не шли на верную смерть. Перед восстанием они «через местных» связались с русским кормандованием, и им на помощь на всех рысях шли 2 500 драгун генерал-поручика Генскина.
«Третьего дня оное место атаковали и город штурмом взяли и с 700 человек шведов, которые в городе были, обоз весь и королевской казны около (как сказывают шведы взятые) 200 000 талеров и притом 8 знамен взяли купно и с несколькими офицерами и малым числом солдат (понеже живьем не брали). Наших невольников 1270 освободили. А наших при акции сей 80 человек побито и 170 ранено». Так 15 июня писал Петр I своему сыну Алексею.
И вот, в связи с историей пленных из Веприка — вопрос. На чьей стороне было местное население Старых Санджар, обеспечившее связь между восставшими и отрядом Генскина?
И стоит ли удивляться, что с начала 1709 года в документах, авторы которых настроены к Петру не совсем дружелюбно, появляются подобные фрагменты:
«Того ж року (1708−1709) малороссiяне везде на квартерах и по дорогам тайно и явно шведов били, а иных живых к государю привозили, разными способами бьючи и ловлячи блудящих, понеже тогда снег и велиюе были и зима тяжкая морозами, от которых премного шведов погинуло… и так их люди ловили или, подкравшись ласкосердiем будьто, убивали; тож чинили шведом и за фуражом iздячим, и от того много войска шведского уменыпылося» (Лизогубовская летопись)
Или: «Состояние Шведов было очень плохое, но каждый день ожидали еще худшего. Украинское население… где только можно было угрожало шведским обозам и даже жизни Шведов. Прячущиеся по лесам, крестьяне старались поживиться шведской добычей при каждом удобном случае. Шведы хотели добить Полтаву голодом, а сами теряли силы от медленного голода» (Даниел Крман, посол синод евангелической церкви при армии Карла).
Я прекрасно отдаю себе отчет, что в пылу современных политизированных оценок истории Северной войны и Полтавской битвы, я вряд ли смогу кого-то убедить, используя только воспоминания и переписку современников. На каждый документ найдется контрдокумент, и спор сведется к тому, чьих преступлений зафиксировано больше. Я хочу только сказать, что все это — эпизоды одного большого преступления — войны. Но война — постоянный спутник человечества, и ее целью является победа. Тогда вопрос можно сформулировать так: способствовали ли действия Карла и Петра достижению победы, или это было злонамеренное уничтожение неповинного населения. И поэтому — обращусь к тому, что называется «беспощадная логика цифры».
Беспощадная логика цифры
А она такова. В июне 1709 года на помощь осажденной шведами Полтаве Петр I привел регулярную армию, в которой были представлены все основные рода войск: пехота, кавалерия и артиллерия, прошедшие хорошую военную школу в Прибалтике и Польше, испытавшие радость побед при Эрестфере, Гуммельсгофе, Калише и Лесной. Общая численность русской армии в Полтавском сражении достигала 60 тысяч: три дивизии пехоты, четыре гренадерских и два гвардейских полка, а также 27 конных полков. При 32 орудиях полевой, 57 — полковой и 13 конной артиллерии (подсчеты Е. Колосова и А. Васильева). На Полтавское поле Петр вывел 68 орудий, которые сделали 1471 выстрел. Это было более 40% всех вооруженных сил страны.
Шведская армия Карла XII по своему составу не была однородной, что объяснялось существованием в Швеции двух систем комплектования: поземельной воинской повинности (так называемая «индельта») и вербовки наемных солдат. Ее большую и лучшую часть составляли постоянные войска индельты, носившие ярко выраженный национальный характер. Под Полтавой войска Карла XII состояли из 12 пехотных полков (20 батальонов), Лейб-гвардии пехотного полка и 22 полков кавалерии (11 рейтарских и 11 драгунских). При армии находился один вербованный полк полевой артиллерии с 41 орудием. Однако в сражении использовались только 4 трехфунтовые пушки, для остальных орудий не было боеприпасов.
При подсчете сил на поле боя нельзя забывать, что когда армия ведет военные действия на территории своей страны, численный состав подразделения никогда не бывает штатным. Он всегда меньше, поскольку в тыл отправляются больные и раненые, и, кроме того, выделяются солдаты для гарнизонных команд. Не полного состава были и русские полки. Из конницы, например, при штатном расписании 1200 человек, самым сильным был Смоленский полк (992 всадника), а самым слабым — Владимирский (427 человек). Армия вторжения, напротив, всегда формируется «полного состава». Причем своих больных и раненых шведы возили с собой, в обозе. В день сражения их было 2250 человек.
При обеих армиях находились контингенты союзников-казаков: 10 000 у шведов (казаки Мазепы и запорожцы Гордиенка) и около 20 000 — у русских (казаки Скоропадского и Палия). Но ни те, ни другие в бою не участвовали: им не доверяли.
А дальше считают по-разному. Шведы считают, что у Карла «в строю» было 27 000 человек, из которых 17 тысяч он вывел на поле боя. Русские насчитывают у Карла 38 000 человек. Правы, очевидно и те, и другие. 38 000 — это штатный состав шведской армии, которая в 1708 году вторглась на территорию Белоруссии.
27 000 — это численный состав армии на день боя. Ведь, несмотря на то, что к Карлу присоединились остатки корпуса Левенгаупта, разгромленные Петром и Шереметевым под Лесной (6 000 человек), шведские потери зимы 1708−1709 года были очень значительными. Например:
- Лейб-гвардии пехотный полк, насчитывавший в начале похода штатные 3 000 человек, к июню сократилась до 1 800;
- 6 пехотных полков из двухбатальонного полного состава (1 200 человек) Карл был вынужден свести в однобатальонный. Поскольку, например, в Упландском полку насчитывалось до 690 человек, в Вестербеттенском — менее 600:
- численность гусарского иррегулярного Валашского полка, составлявшая 2 000 всадников, к июню 1709 года сократилась вдвое, до 1000 человек.
Дальнейшее известно. К 11 часам дня 27 июня 1709 года шведы были разбиты и начали отступление с целью переправы на другой берег Днепра. В район Переволочной, той самой, сожженной Петром Яковлевым 69 дней назад. Карл, его телохранители — «драбанты» и Мазепа с группой сторонников успели переправиться, кто вплавь, кто на понтонах. А остальная армия (около 20 000 человек) без боя сдалась «летучему корволанту» (конному корпусу) Александра Меньшикова (10 000 человек). Последний «полтавский пленный», гвардеец ХансАппельман, вернулся на родину, в Швецию, в 1745 году.
А отсюда, с точки зрения царя Петра I — три вивата.
- Виват рейду Меньшикова, захватившего Батурин и лишившего Карла артиллерийского парка!
- Виват карловской «тактике страха» в отношении местного населения, без малого уполовинившего шведскую армию перед решающим сражением!
- Виват рейду Яковлева, отрезавшему шведской армии путь к спасению! Причем эти «виваты» не имеют политической ангажированности. Они объективны, и свидетельствуют только об одном: Петр переиграл Карла, правильно оценив обстановку и сумев сосредоточить в нужном месте максимум своих сил против ослабленного неприятеля. Следовательно — по иному действовать (и в отношении Батурина, и в отношении Переволочной) он не мог. Не имел права, как политик и лидер страны.
Это все былое. Хотя такое былое, что может взять за горло и сейчас. Потому что прошли века, а в Украине опять властвует средневековье. Во всяком случае, с точки зрения сухой политологической теории. Причем уже давно. 12 лет назад, в Указе № 955/2007 «Об отмечании 300-летия событий, связанных с военно-политическим выступлением гетмана Украины Ивана Мазепы и заключением украинско-шведского союза», Виктор Ющенко, в то время украинский лидер и президент, выступил в характерном для него амплуа «сосредоточения суверенитета», самовластно определяющего направление движения страны. Нет, патологическое «мессианство» Ющенко и его наследников, с их бесконечным «МОЙ народ», «МОЯ нация» — это уже давно притча во языцех. Пока она ограничивается исследованием Триполья, или, там, строительством Арсенала — это не опасно. Но когда дело идет о церковном расколе или единодержавном перекраивании истории…
Тогда, в 2007 году, в ющенковском Указе словосочетание «заключение украинско-шведского союза» использовано девять раз (в пяти статьях!). Но в XVIII веке этот «союз» не признала ни политическая элита, ни население страны. Что и привело к бегству и короля, и гетмана во владения турецкого султана. В XXI веке этот «союз» не признал даже нынешний шведский король Карл XVI Густав, впрямую заметивший Ющенко, что это была не более чем личная уния двух политических лидеров. Наследник тысячелетней шведской монархии не позволяет себе самовольно определять межгосударственные союзы, даже исторические. Наследник демократического майданного движения присваивает себе это право, не моргнув глазом. Только потому, что этот «союз» относится к типу «против кого будем дружить?». В XVIII веке «против нее» уже подружили. С рубежа Полтавского поля Россия ушла к имперскому величию, Швеция — к потере регионального могущества, а Украина, увы, к потере остатков своей автономии.
Кстати, от себя добавлю о «личной унии лидеров»: лидеров проигравших. А ведь с лидером обычно проигрывает и страна.
Источник
