Сергей Худиев
Русская церковь вызывает враждебность не только как русская, но и именно как церковь. Так сложилось не потому, что Церковь этого как-то добивалась, а просто потому, что она остается сама собой.
«Вопрос попыток дискредитации Русской православной церкви – это элемент атаки на суверенитет России» – так сказал первый заместитель председателя комитета Госдумы по международным делам Андрей Климов, выступая на заседании комиссии Совета Федерации по защите государственного суверенитета.
Православная церковь действительно является целью атак – как вполне открытых, так и не столь явных. У этих атак есть как политические, так и мировоззренческие причины, на которые нам стоит обратить внимание.
Провокация в отношении заседания Межпарламентской ассамблеи православия в Грузии, когда десятилетие спустя после конфликта 2008 года грузинам решили о нем как следует напомнить, выступление грузинского телеведущего (по совместительству известного антиклерикального активиста), которое должно было спровоцировать Россию на какие-то резкие действия – это никоим образом не изолированные эпизоды. Это часть гораздо более обширной стратегии.
Можно вспомнить хотя бы энергичное – и вполне открытое – участие американской дипломатии в попытке отторгнуть Украинскую православную церковь от общения с Московским патриархатом.
При этом не удалось выполнить программу-максимум – перевести украинское православие под контроль Константинополя, который, в свою очередь, находится в тесной дружбе с Демократической партией США, изолировать Московский патриархат от мирового православия, но кое-чего противники Церкви добились. Им удалось вызвать разрыв общения между Константинопольским и Московским патриархатами, заметно уронить авторитет древней константинопольской кафедры.
В чем причина этой враждебности к Церкви? Есть две переплетающиеся группы причин – политические и идеологические.
В политическом отношении атака на Церковь связана с определенной технологией, которую можно было бы обозначить как укрепление негативной идентичности – то есть такого рода ситуации, когда человек определяет себя через противопоставление собственной стране, культуре и традиции, то, что еще можно было бы назвать «инвертированным шовинизмом».
Если обычный шовинист полон национальной гордости и даже чванства, непоколебимо уверен в превосходстве своей страны и горячо поддерживает ее в любых конфликтных ситуациях с другими странами, то шовинист инвертированный, напротив, ставит свою страну крайне низко, поддерживает любых ее противников и относится к ее истории и культуре с острым презрением и таким же чванством, с которым обычный шовинист относится к чужим народам.
По интернету ходила картинка, изображающая конфликт между двумя племенами, которые видят друг друга глазами вражды – наши славные герои против их гнусных варваров, наша истинная вера против их нелепых суеверий и т. д. Инвертированный шовинизм – это как раз ситуация, когда человек с кривой, брезгливой улыбкой говорит о «наших гнусных варварах» и «наших нелепых суевериях».
Это не исключительно русское явление, но нам, в России, оно знакомо очень хорошо. Существует определенный набор идей и представлений, сводящихся к тому, что Россия – это отвратительная страна с отвратительной историей, которая является бедствием для своих жителей и для всего мира, страна, несущая в себе некий наследственный дефект, который и увязывается с православием. Сам этот комплекс идей, разумеется, не придуман Госдепом – он гораздо старше и восходит к 1860-м годам, когда русская интеллигенция восприняла и развила идеи французских революционеров.
Еще в 1909 году Василий Розанов описывал это явление в своем эссе «О психологии терроризма». «…Если я поверю всему этому омуту, вот что, кроме меня и «любимого автора», ничего порядочного на Руси нет и никогда не было и что папаши-то наши были свиньи, а дедушки были прохвосты и вся Россия только и занималась, что прохвостными делами: то, хотя, по уверенью «любимого писателя», я и есть золотой человек, вместе с этим писателем нас только двое, и еще вот несколько тоже влюбленных в этого писателя читателей, – то я с ума сойду и, конечно, повешусь! Или кого-нибудь убью».
В этом контексте православие идет по разделу «наших нелепых суеверий». Как сказал один популярный тележурналист, «одна из величайших трагедий для России – принятие православия». На первый взгляд фраза выглядит абсурдной – начало России и русских восходит к Владимирову Крещению, и православие – это не то, что «случилось» с Россией, это то, что Россию создало.
Но за ней стоит определенная логика – само бытие и история России есть несчастье, Россия есть ценность негативная; такой взгляд на историческую Россию разделяют и либералы, и большевики, которые говорят о «царизме» в одинаковых выражениях и с одинаковой интонацией. Россия – «тюрьма народов», которая мучает своих подданных и вообще всех, до кого доберется, оплот голода и мрачной тирании, лишенная подлинной культуры, и так далее и тому подобное. Интересы прогресса и всего человечества требуют ее разрушить.
Разница между либералами и большевиками только в том, что для либералов СССР – это продолжение «ужасной России», для большевиков он с «ужасной Россией» превосходным образом покончил. Но в обоих случаях мы имеем дело с враждебностью к собственной культуре и историческому наследию, важным элементом которой является враждебность к Церкви. Эта уязвимость в нашей культуре не создана внешними игроками, это наша старая болезнь, но эта уязвимость ими активно используется.
Результатом этого должно стать формирование как в политической элите, так и в активной части населения критической массы людей, способных выступить в качестве московского майдана, с тем чтобы внутренняя смута ослабила возможности России препятствовать интересам других держав на международной арене. Ничего личного, просто государственные интересы.
С другой стороны, Русская церковь вызывает враждебность не только как русская, но и именно как церковь, как сообщество, исповедующее христианскую веру, то есть, в частности, утверждающее святость брака как союза между мужчиной и женщиной и неприкосновенность всякой невинной человеческой жизни от зачатия до естественной смерти. Это не может не вызывать конфликта с глобальной либеральной идеологией, которая трудится над продвижением абортов и все более причудливых извращений.
Так сложилось – не потому, что Церковь этого как-то добивалась, а просто потому, что она остается сама собой – что она вызывает враждебность и у противников России, и у противников христианства. Что же с этим делать? Для начала – не участвовать в чужой игре. Вы можете иметь какие угодно взгляды. Не обязательно быть лично православным верующим, чтобы отдавать себе отчет в том, кто стоит за нападками на Церковь – и не помогать этим людям.
Более того, Россия может осознать ту роль, которую ей отводит ход истории: консервативной страны, которая строит храмы, в то время как во многих других странах их сносят, и наладить диалог с консервативными и христианскими силами на Западе. Правда, чтобы выступить в качестве защитников свободы веры от глобального либерализма, нужно твердо соблюдать эту свободу у себя дома – и прекратить несправедливые, бессмысленные и вредные гонения на сектантов. Но это уже другая тема.
Источник
