Фото: www.globallookpress.com
Легализованное во многих западных странах самоубийство, эвтаназия, категорически обличается Церковью и пока запрещено в России
Автор:
Тюренков Михаил
Известный голландский футболист Фернандо Риксен, одно время игравший в России, страдающий боковым (латеральным) амиотрофическим склерозом и уже полностью парализованный, 28 июня провёл прощальный вечер с фанатами. Многие СМИ восприняли это как решение футболиста об эвтаназии, вновь подняв эту тему, причём зачастую в оправдательном контексте. По сути, популяризируя эту форму самоубийства. Однако накануне появилось сообщение с опровержением от жены футболиста Вероники:
Фернандо не собирается прибегать к эвтаназии, напишите это большими жирными буквами. Я сразу сказала мужу как ответственная за его жизнь, как жена и опекун: «На это я не подпишусь, как бы ты меня ни просил». Человек появится перед публикой в последний раз, потому что ему действительно тяжело находиться пять-семь часов в окружении людей, которые пытаются его обнять, сфотографировать или потрогать.
Тем не менее «окно Овертона» по этой теме расширяется всё больше, и если вчера она категорически не принималась абсолютным большинством людей, в том числе медицинскими работниками, то сегодня сторонников этой формы самоубийства (а со стороны врачей — убийства) становится всё больше. О позиции Церкви по этому важнейшему социальному и этическому вопросу Царьграду рассказал секретарь кафедры богословия Московской духовной академии, иеромонах Дамиан (Воронов), автор научной работы по этой теме.
* * *
Царьград: Отец Дамиан, ситуация с болезнью и прощанием футболиста Фернандо Риксена вновь подняла тему эвтаназии. В чём причина того, что сегодня эта тема из разряда табуированных даже в нашей стране переходит в формат обсуждаемых, а нередко и оправдываемых?
Иеромонах Дамиан Воронов: Очевидно, для любого нормального человека стремление к прекращению как своей, так и чужой жизни — противоестественно. Для человека же верующего, причём не только православного, но и для представителй большинства традиционных религий, жизнь — это священный дар, являющийся непререкаемой и высшей ценностью. Однако общественные движения за «умирание с достоинством» в современном мире становятся всё более популярными.
Конечно, идея «добровольного ухода» из жизни возникла не вчера и не является эпохальным открытием XXI века, но именно сегодняшняя тотальная технологизация породила новые вопросы о праве человека свободно распоряжаться не только своей жизнью, но и смертью.
В ряде стран появилась чёткая тенденция легализации или оправдания легализации «убийства из сострадания», о котором ещё в начале прошлого века свои опасения очень точно высказывал Гилберт Честертон:
Кое-кто выступает в поддержку так называемой эвтаназии; в настоящее время предлагают убивать только тех, кто самому себе в тягость, но скоро так же станут поступать и с теми, кто в тягость другим.
Пресловутое «убийство из милосердия» с целью прекратить страдания неизлечимых больных, остановить жизнь «неполноценных» детей или психически больных людей на самом деле отнюдь не милосердно. Оно преследует вполне утилитарную цель: избавление от этого бремени, от «человеческого балласта», извлекая из этого очевидную выгоду для современного общества, лишённого традиционных ценностей, в том числе — подлинного сострадания друг к другу.
Ц.: Вообще, с точки зрения Церкви любая эвтаназия — это однозначное убийство или самоубийство? И как вообще эвтаназия согласуется со знаменитой «клятвой Гиппократа»?
Отец Дамиан: Здесь стоит привести одну пространную цитату из Основ социальной концепции Русской Православной Церкви. Этот документ, соборно принятый в 2000 году, разъяснил многие спорные этические вопросы, в том числе — так называемого «контроля над рождаемостью», и проблемы биомедицинской этики, в частности той же эвтаназии. Итак, цитирую:
Эвтаназия является формой убийства или самоубийства, в зависимости от того, принимает ли в ней участие пациент. В последнем случае к эвтаназии применимы соответствующие канонические правила, согласно которым намеренное самоубийство, как и оказание помощи в его совершении, расцениваются как тяжкий грех. Умышленный самоубийца, который «соделал сие от обиды человеческой или по иному какому случаю от малодушия», не удостаивается христианского погребения и литургического поминовения. Если самоубийца бессознательно лишил себя жизни «вне ума», то есть в припадке душевной болезни, церковная молитва о нём дозволяется по исследовании дела правящим архиереем. Вместе с тем необходимо помнить, что вину самоубийцы нередко разделяют окружающие его люди, оказавшиеся неспособными к действенному состраданию и проявлению милосердия. Вместе с апостолом Павлом Церковь призывает: «Носите бремена друг друга и таким образом исполните закон Христов» (Гал. 6. 2).
Что же касается не церковного, а традиционного светского подхода к эвтаназии, то он выражен в постановлении Всемирной Медицинской Ассоциации в 1981 году, гласящем, что «медицинская практика не подразумевает функций палача», об этом же писал и упомянутый вами Гиппократ: «Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла».
Так что тут всё предельно очевидно и однозначно: любая эвтаназия — это самоубийство для сознательно принявшего это решение больного, и убийство для осуществившего её врача или кого бы то ни было (нередко смертельную «кнопку» нажимают родственники больного).
Ц.: Но как быть умирающему человеку, испытывающему страшные мучения и порой впадающему в отчаяние, порой проклиная всё и вся, близких ему людей и даже Бога?
Отец Дамиан: Именно от отношения человека к своей смерти зависит, попадёт он в состояние отчаяния или, напротив, внутренней свободы. У человека есть выбор: стать жертвой или найти смысл в том, что происходит, чему-то научиться. Принимая вызов страдания, человек, по свидетельству митрополита Антония Сурожского, «несомненно вырастает в совершенно новое измерение, совершенно новое величие, когда он способен встретиться лицом к лицу со страданием, с ненавистью, с горем и остаться до конца человечным и ещё вырасти в большую меру сострадания, понимания, мужества».
«Бог не есть Бог мёртвых, но живых, ибо у Него все живы», — говорит нам Спаситель. Парадокс православного отношения к смерти в том, что человек смертен, однако не умирает, если он живёт для Умершего за него и Воскресшего, и только через участие в смерти Христа возможно спасение, и важнее этого ничего нет в Православной Церкви. Удивительные слова мы находим у святителя Иоанна Златоуста:
Смерть — вещь безразличная, не смерть — зло, но зло — после смерти мучиться. Равно смерть и не добро, но добро — по смерти быть со Христом.
Ц.: И всё-таки даже глубоко верующий человек порой не может справиться со страшными физическими мучениями. Как Церковь относится к применению наркотических средств ради облегчения боли? Не являются ли они своего рода «пассивной эвтаназией»?
Отец Дамиан: Применение наркотических средств для облегчения боли вполне оправдано и даже необходимо при оказании паллиативной помощи страдающим пациентам. И, конечно, оно не может быть расценено как эвтаназия. Но вы правы, существует так называемая «Доктрина двойного эффекта», когда действия врача могут иметь неоднозначные последствия. Например, в результате применения морфина может быть не только облегчение боли, но и ускорение смерти пациента.
Согласно этой «Доктрине», если намеренный результат инъекции заключается в облегчении болевых ощущений, то применение морфина нравственно обосновано и допустимо, даже в том случае, если это действие приведёт к летальному исходу. Таким образом, при оценке действий врача учитываются как намерение, так и последствия.
Уже упомянутый митрополит Антоний Сурожский, который, уже будучи монахом, являлся практикующим врачом (в том числе армейским хирургом в начале Второй мировой войны — прим. Царьграда), описывает подобный случай. Одному умирающему, кричащему от невыносимых мук несколько суток, были прописаны подкожные инъекции морфина, которые не приносили заметного облегчения. Владыка знал, что больной умрёт через несколько часов и сделал внутривенную инъекцию морфина, сократив тем самым часы его жизни, но дав ему возможность в полном спокойствии провести оставшееся время с женой и дочерью.
Разумеется, такое ускорение уже очевидно неизбежной кончины при помощи наркотических средств не является эвтаназией, а соответственно, не может считаться убийством и самоубийством.
Ц.: И в заключение хотелось бы уточнить, какова вообще ситуация в мире с эвтаназией? Насколько стремительно она расширяется? Что делает Церковь, чтобы противодействовать её расширению?
Отец Дамиан: На данном этапе пассивная эвтаназия (намеренное прекращение поддерживающей терапии — прим. Царьграда) уже официально разрешена в 40 странах мира, а в Нидерландах, Бельгии, Люксембурге, Эстонии и Швейцарии совершенно открыто совершаются как добровольная активная эвтаназия, так и ассистируемое самоубийство. В Германии, Албании, Колумбии, Японии, Канаде и ряде штатов США также легализовано ассистируемое самоубийство. Так называемый «суицидальный туризм» в Швейцарии уже вычеркнул из жизни при помощи врачей более тысячи человек.
Надо понимать, что процесс старения и физического умирания — естественный, а потому тема смерти актуальна во все времена. В том числе и сегодня, несмотря на тенденцию её вытеснения из коллективного сознания и забвение многих этических норм. Именно поэтому нам очень важно осмыслить проблему эвтаназии с христианской точки зрения и донести эту позицию для каждого человека.
Церковь призывает каждого человека нести любовь и заботу, оказывая тем самым помощь и поддержку больному человеку, способствуя его примирению с Богом и ближними в нашем непростом мире, где жизнь как в теории, так и на практике, увы, воспринимается всё чаще как предмет, который можно по собственному желанию создать и уничтожить, исходя из принципа целесообразности и экономической выгоды. Очевидно, что «поддерживаемое самоубийство», лицемерно именуемое «помощью в умирании», в корне подрывает ценностные основы нашего общества.
Конечно, в случаях, когда активная терапевтическая помощь оказывается несостоятельной, её должна сменить помощь паллиативная, включающая обезболивание, уход, социальную и психологическую поддержку, а также пастырское окормление, имеющее целью создать истинно мирное человеческое завершение жизни, наполненное любовью и милосердием. Уход за терминальными больными относится к области духовных задач, а посвятившие себя этому благородному служению (в церковной практике именуемой «диаконией») восполняют лакуны там, где медицинский персонал со своими средствами бессилен и является позитивным и реальным альтернативным способом ухода за умирающими.
Через проповедь Церковь способна донести своё незыблемое убеждение в том, что существуют ценности, стоящие на порядок выше биологического существования. Оказывая пастырскую и иную поддержку, подготавливающую больного к Вечности и личной встрече со Всемилостивым Богом в Царстве Небесном, Церковь призывает избирать жизнь, несмотря на трагический соблазн «поддерживаемого самоубийства», победоносно несёт Пасхальный свет и свидетельствует о том, что Бог желает принять Своё создание в места вечной и неизреченной радости, «идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная».
