Будущий российский кризис

Ключевой проблемой экономического развития России становится невозможность ускорения экономического роста в рамках существующей модели, учитывая осложняющуюся политическую и геоэкономическую ситуацию. Экономические власти Российской Федерации и аффилированная с ними часть российской экономической элиты не имеют рабочих идей по смене модели экономического роста.

Рамиль Ситдиков / РИА Новости

В элитных и экспертных обсуждениях присутствует идея, что нарастание кризисных, предтрансформационных тенденций в глобальной экономике, сопровождающееся распадом и деактуализацией существовавших ранее глобальных и субглобальных механизмов, повышает значимость России как фактора глобальной политики и экономики, а также ее привлекательность как геоэкономического партнера. Это было бы справедливо при наличии у России комплексной и интегрированной стратегии экономического развития, направленной на усиление ее геоэкономического влияния и установления контроля над пространственными и секторальными компонентами глобальной экономики. Но в условиях очевидной геоэкономической стагнации глобальные геоэкономические трансформации несут для России в основном только значимые риски. Ключевым фактором, способным придать дополнительную остроту проявлениям глобального экономического кризиса в российской экономике, является глубокое непонимание степени увязанности глобальных экономических трансформаций и социальных проблем современной России, ощущение влияния глобальных трансформаций только на элиту, возможность локализации последствий трансформации только в элитных кругах.

Глобальные трансформации накладываются на исчерпание возможностей внутреннего экономического роста и отсутствие у российских экономических властей идей относительно изменения модели социально-экономического развития. Единственным обсуждаемым концептом является достижение путем внутриполитических уступок «компромисса с Западом», под которым подразумевается смена руководства страны и отказ от части экономического и политического суверенитета и восстановление на этой основе экономического партнерства с Европейским Союзом в формате до 2011 года. Возврат к этой модели невозможен ни с точки зрения состояния экономики ЕС, ни с точки зрения восприятия европейскими элитами России, ни с точки зрения тенденций в глобальной экономике. А сам факт обсуждения таких возможностей говорит об утрате значительной частью российской экономической элиты понимания стратегических геоэкономических изменений в сегодняшнем мире.

Полноценный компромисс с Западом, сохраняющий за российской экономической и политической элитой хотя бы часть возможностей влияния, возможен только после прохождения наиболее острых фаз экономического кризиса – глобального и внутрироссийского, имеющих разную природу, но схожее операционное содержание. А попытки говорить о компромиссе на базе уступок со стороны России на данной фазе только подтверждают позицию Запада о слабости российской элиты и ее готовности к политической, а затем и экономической капитуляции, что в свою очередь в логике политического поведения администрации Дональда Трампа приводит к эскалации требований.

Для США, как показывает характер внутриамериканской дискуссии, важна не столько политическая капитуляция России, считающаяся вполне достижимой, сколько капитуляция экономическая – с ликвидацией экономического суверенитета, включая интернационализацию российских государственных и частных активов и ресурсов, лишающая Россию экономических основ возрождения имперскости в будущем, а также перспектив доминирования в экономике Евразии даже на отраслевом уровне.

Кризис экономического и политического консенсуса в элите накладывается на очевидное складывание в обществе антиэлитного консенсуса, основанного на восприятии действий власти в отношении общества как социально несправедливых, отчасти преступных, но главное – разрушительных для страны. Этот антиэлитный консенсус порождает нарастающее недоверие к действиям власти во всех областях и формирует ситуацию заранее негативных ожиданий на фоне отделения себя обществом от власти в политическом и экономическом смысле. Ситуация усиливается фальстартом попыток начать транзит власти до завершения окончательной институционализации системы наследственной аристократии, что уже сейчас привело к резкому обострению межкланового противоборства в элитных слоях, включая эпизодическое задействование силового ресурса. Все это свидетельствует о вхождении России в полосу системного кризиса власти, сдерживаемого пока общественной апатией. Но синергия двух негативных консенсусов неизбежно приведет к переходу кризиса в открытую фазу.

Сигналом к началу острой фазы кризиса власти может стать решение о пересмотре баланса сил в государственных институтах. Например, о досрочных выборах Государственной Думы, что неизбежно создаст пространство для политической реализации новых экономических интересов. Или реализация концепции изменения принципа комплектования Совета Федерации.

Антиэлитный консенсус только выглядит сугубо политическим. На деле он имеет внутренний системный социально-экономический характер и будет в дальнейшем проявляться в экономической сфере. Первой фазой нынешнего кризиса власти уже становится кризис модели экономического роста. Удержание экономики страны в нынешнем состоянии долгосрочной системной стагнации становится связанным с нарастающими социальными издержками в условиях неспособности экономических властей обеспечить внутренние драйверы развития экономики. Точкой кристаллизации внутренних кризисных тенденций и перехода кризиса из латентной вялотекущей сферы может стать негативное внешнее событие, например крупный и среднесрочный «спазм» на рынке углеводородов, сопряженный с введением в отношении России новой волны санкций в финансовой области.

То, что подобные действия не имели желаемого для Запада результата в 2014-2015 году, не должно создавать иллюзий: во-первых, финансовый спазм 2014-2015 года привел к крайне тяжелым последствиям с точки зрения вымывания потенциала инвестиционного развития из страны, а во-вторых, наиболее тяжелые моменты тогдашнего спазма пришлись на пиковые периоды внутриполитического консенсуса, связанного с поддержкой большинством общества политики руководства страны. Внешнее давление сыграло на консолидацию общества. Сейчас Кремль не сможет рассчитывать на такой же уровень общественной поддержки, давление со стороны коллективного Запада заметно усовершенствовалось, а внутренняя социальная ситуация в России деградировала.

Говоря о первичных социально-экономических проявлениях и последствиях сложившегося антиэлитного консенсуса отметим следующее:

Сокращение горизонта планирования в инвестициях, востребованность краткосрочных операций, связанных не столько с инвестициями, сколько с операциями с получением и использованием оборотного капитала.

Это приводит к концентрации капитала в сфере торговых операций с выраженной сегментацией потребления, ориентированной на стимулирование элитного потребления как наиболее платежеспособного и прибыльного. Это в среднесрочной перспективе еще больше усилит социальные асимметрии и создаст ситуации обоснованной социальной напряженности.

Резкое усиление конкуренции за доступ к бюджету при усилении рисков его нецелевого использования в условиях сокращения активности в сфере частных инвестиций. Переход от борьбы за активы в условиях усиления санкционной политики становящихся источниками рисков к борьбе за доступ к быстро монетизируемым государственным финансам.
Усиление параллельной экономики, нарастающий вывод части легальных видов бизнеса в «серое» экономическое пространство, развивающееся вне контура управляемой экономики, в том числе с точки зрения расчетных и инвестиционных механизмов.

База для этого сформирована в виде «экономики промыслов» (о чем писали многие исследователи, например Симон Кордонский), представляющей собой пример адаптированной под местные условия низовой хозяйственной организации общества в условиях ужесточения внешнего – административного – давления, что будет только усиливаться давно вышедшей за рамки разумного фискализацией общества, делающей непривлекательным использование легализованных финансовых инструментов.

Усиление «неформального контура» хеджирования неэкономических рисков в предпринимательстве, возвращение к использованию неофициальных механизмов разрешения споров хозяйствующих субъектов в условиях нарастания недоверия к официальным инстанциям. Это создает высокую вероятность возвращения криминальных и околокриминальных механизмов в системы гарантий для бизнеса, начинающие восприниматься как более эффективные, а главное – справедливые по сравнению с чиновничьими крышами или «силовиками», доверие к которым подрывается неконтролируемым развитием межкланового противоборства.

Ситуация вокруг «дела Эраста Галумова» является крайне показательным примером обоюдоострого и выходящего за ранее допустимые рамки выхода из-под контроля «конкуренции силовых крыш», когда обозначилась утрата контроля над процессом со стороны высших руководителей силовых структур, и решения принимались на уровне средних исполнителей, а также началось разрушение внутрисистемных защитных механизмов. В таких условиях возврат неформальных авторитетов («воров в законе») к выполнению функций главных гарантов безопасности для среднего бизнеса выглядит не просто возможным, но вполне разумным и потенциально востребованным вариантом развития ситуации.

Нарастание потребности в неформальных методах кредитования, в особенности применительно к малому и частично даже среднему бизнесу в условиях целенаправленного формирования властями ситуации «инвестиционного кладбища».

В результате сочетания ряда неблагоприятных общественных и экономических тенденций в России может сложиться ситуация, когда в момент начального взрывного развития глобальных геоэкономических трансформаций в стране будет ситуация не просто деградирующего экономического роста, но исчезновения большей части среднесрочных инвестиционных ресурсов. Это будет происходить в момент, когда наиболее эффективными и полезными для развития России как экономической системы были бы среднесрочные инвестиции, дающие возможность как минимум попытаться изменить геоэкономическую конфигурацию страны, адаптировав ее к новым геоэкономическим реалиям, что можно сделать только при условии создания инвестиционных стимулов за счет превалирующего государственного финансирования. Формирующаяся ситуация будет неизбежно связана с противоборством групп экономических интересов, ориентированных на консервацию ситуации, и относительно новых групп экономических интересов, заинтересованных в трансформации консенсуса.

Сценарий раздела наследства олигархов первой волны уже является недостаточным в качестве инструмента системной компенсации и внутриэлитной напряженности и проблем в отношениях элиты и большинства общества. В складывающихся условиях подразумевается необходимость ослабления части «офшорной аристократии», сформировавшейся в период 2001-2010 гг. и оказавшейся не встроенной в текущую систему лоббистских интересов с точки зрения участия во внутрироссийских инвестиционных процессах. «Дело Абызова» является исключительно показательным примером нарастания внутреннего «каннибализма» в нынешней российской элите.

Минимум частичный новый передел собственности выглядит все более неизбежным и может стать интегральным элементом транзита власти. Это создаст крайне неблагоприятный общественный фон для любых политических и социально-политических трансформаций в стране.

Все это создает сравнительно острую ситуацию, размывающую сложившуюся государственную монополию на принятие стратегических экономических решений, и будет иметь целый ряд «отложенных» социально-экономических последствий. Среднесрочными геоэкономическими последствиями синергии внешних трансформаций и кризиса власти, проявляющимися в том числе на институциональном уровне, могут стать следующие риски:

Разрушение единого общенационального инвестиционного пространства, возникновение «альтернативных» и по операционному характеру, и по источникам инвестиционных ресурсов систем кредитования.

Это фактически уже произошло, например на уровне частного кредитования, но на корпоративном уровне в полной мере проявится в случае возникновения серьезного бюджетного кризиса, в результате очередной новой волны санкций или новой кампании по «деофшоризации», запущенной из США, что более чем вероятно в ближайшие полтора года.

Следующим этапом в таком случае может стать первоначальное появление в ограниченных анклавах альтернативных систем денежного оборота. Функционирование таких систем облегчено развитием в последние годы новых форм финансовых коммуникаций и доступностью цифровых коммуникаций для широких слоев экономически вовлеченной общественности.

Частичное восстановление региональной экономической анклавности, первоначально на более низком уровне (в связи с разгромом федеральным центром в 2013-2018 гг. всех основных региональных экономических анклавов, за исключением Чечни), но с большей степенью проникновения в социальные структуры и с большей степенью влияния на локальное общественное мнение, формирование локализованных очагов социализированной, проявляющейся в социальных отношениях, анклавности.
Риск возникновения вокруг ключевых валютообразующих активов конкуренции с использованием силовых элементов (силовое рейдерство с государственным участием, войны ЧВК, вовлечение правоохранительных органов в корпоративные конфликты) с угрозой дестабилизации не только инвестиционных процессов, но и текущей хозяйственной деятельности.
Кризис городских агломераций. Сейчас это может быть уже не кризис «моногородов», относительно малозначимых с точки зрения количественных параметров, но кризис средних по размеру городских (в прошлом индустриальных) агломераций. В том числе возродившихся в период политики «импортозамещения», осуществлявшейся в 2014-2017 гг. и фактически свернутой в 2018 г.

С социальной точки зрения кризис таких промышленных центров представляется наиболее опасным, поскольку разрушает социально значимую надежду на восстановление социального статуса и благополучия значимых слоев населения (ВПК, машиностроение) и возвращает общество к социальным моделям, характерным для периода «угара нефтегазового гламура», формируя дополнительный вектор отчуждения «власти» и «элиты» от общества.

Риск интернационализации экономических процессов, в особенности на окраинных территориях (Приморье), но также и в сердцевине страны. Причина интернационализации – потребность в инвестициях и оборотном капитале для выживания экономических систем. Такая потребность на региональном и корпоративном уровне в условиях политики «инвестиционного кладбища» может удовлетворяться либо за счет получения доступа к «альтернативным» (фактически «серым» и «черным») источникам капитала, что не всегда приемлемо – например для предприятий, сориентированных на внешний рынок. Либо через предоставление внешним «инвесторам», а по сути, лицам и структурам, контролирующим доступ к оборотному капиталу и механизмам кредитования экспорта, контроля над предприятиями и связанными с ними социально-пространственными системами.

В условиях экономического кризиса, осложненного политизированной борьбой кланов, риски возникновения экономической экстерриториальности в экономически и инфраструктурно значимых регионах России возрастают многократно – и не только в «окраинных» районах.

Иными словами, нынешний экономический кризис, являющийся частью кризиса власти, может стать «запалом» для начала реализации модели развития «Россия разных скоростей», актуальной для нашей страны в 2003-2004 годах, однако затем демонтированной со значительными политическими и социальными издержками, однако в ухудшенном варианте перерастания разноскоростности в разновекторность, учитывая формирование вокруг пространства Евразии нескольких глобально значимых центров экономического роста, затягивающие не только регионы, но и отраслевые системы, находящиеся в России в свое инвестиционное пространство. Инвестиционные асимметрии могут стать основой для качественной сегрегации российских регионов и возвращения к тенденциям конфедерализации страны на новой основе.

Ключевым риском становится отчуждение власти, элиты и общества – вывод большей части общества за пределы инвестиционного пространства.

В условиях доминирующей и нарастающей общественной апатии решающей силой становятся относительно пространственно компактные социальные группы, обладающие общими экономическими интересами. Решая тактические экономические задачи, порой на локализованном пространстве, они вполне могут запустить общенациональные процессы, которые затем просто не смогут контролировать.

Рассматриваемые риски усиливаются внешним давлением на Россию и ее политическое руководство со стороны геополитических и геоэкономических конкурентов на Востоке и Западе. Обратим внимание, что страны «коллективного Запада» – в дополнение к традиционной тактике давления на российские экономические элиты с целью использовать их в качестве рычага давления против руководства страны (что дало пока сравнительно скромный результат) – начинают реализовывать манипулятивную стратегию противопоставления широких слоев общества и элиты, прежде всего чиновничества. На фоне кризиса власти и выхода части российского чиновничества из-под контроля в плане реализации лоббистских интересов и коррупции, а также отсутствия в большинстве регионов общественно значимых положительных проявлений государственной инвестиционной политики (в отличие от заметных положительных моментов, связанных с совершенствованием социального стандарта) такой подход может иметь больший успех, нежели попытка оказать давление на власть через экономическую элиту, не имеющую значимой общественной поддержки.

Проблема в том, что неадекватными на сегодняшний день выглядят все основные модели выхода из ситуации предкризиса, причем эта неадекватность формируется на системном уровне, будучи порождаемой неадекватностью архитектуры современной российской экономики задачам, встающим на ближайшие годы перед страной.

России вряд ли удастся избежать экономического кризиса, но имеет смысл рассматривать его как точку системной перестройки не дающих желаемых результатов экономических моделей, а главное, тупиковой с учетом сегодняшних реалий глобальной геоэкономической ситуации: системы межкланового баланса, во всяком случае, не создающей никаких перспектив дальнейшего развития России как единого экономического пространства, имеющего влияние в системе глобальной экономики. Вопрос в том, чтобы сделать проявления и последствия такого кризиса локализованными на элитном уровне и использовать кризис для оживления инвестиционной ситуации в стране.

Приходится констатировать: российская элита, не исключая политического руководства, утратила потенциал не только стратегического, но и среднесрочного целеполагания и не осознает в полной мере сложности возникающей ситуации. В этих условиях ожидать попыток выхода за рамки модели кланового противоборства нереалистично. Все ключевые трансформационные решения, вероятно, будут приниматься и осуществляться уже после кризиса и неизбежной переконфигурации политической и экономической элиты в режиме, близком к мобилизационному. Исходя из такого понимания ситуации, необходимо сконцентрироваться на решении тактических задач, направленных на сохранение после кризиса максимального контролируемого операционного пространства, где можно будет осуществлять структурные трансформации и восстановление инвестиционного пространства. Для купирования первичных негативных проявлений кризиса наиболее значимыми могли бы стать следующие действия:

Ориентация на формирование межрегиональных фокусов экономического роста; противодействие попыткам, используя лоббистские возможности, вернуться к практике региональных экономических анклавов в субъектах Федерации, в дальнейшем способных стать основой для возрождения экономического автономизма. Приоритетной задачей на период прохождения острой фазы экономического кризиса, тем более кризиса власти, будет являться сохранение как минимум нынешнего уровня связности территорий.

Продавливаемое рядом кремлевских кланов решение о переносе части государственных функций в Санкт-Петербург, частью которого является отказ от строительства современного логистического коридора в Поволжье (Казань), на практике является символом нынешней политической ситуации в стране: решение, отражающее регионально локализованные клановые интересы, осуществляется вопреки логике развития страны и существующим вокруг нее геоэкономическим реалиям, существенно ухудшая геоэкономическую связность страны.

Даже тактические регионализированные программы пространственного развития приобретают стратегическое значение. Тем более значимыми становятся межрегиональные программы.

Приоритетным является управление социальными процессами, вовлечение гражданского общества в экономически осмысленную, но юридически легализованную экономическую деятельность.

Пока властям удалось запустить только один относительно удачный общероссийский проект социального конструирования: «Юнармия», сориентированный на специфический возрастной и социальный срез. Большинство иных попыток обозначить новые центры консолидации гражданского общества не дали бесспорного положительного результата, а некоторые, например «Лидеры России», вопреки заявленной концепции стали средством легализации лоббистских взаимоотношений, не говоря уже о недоверии общества к результатам.

Ключевой задачей становится сохранение единого социокультурного пространства не только в России, но и в ряде сопредельных территорий.

Облегчение доступа малых и средних предприятий к оборотному капиталу, а при условии восстановления темпов экономического роста – к инвестициям, перехват потенциально политически опасных тенденций в микрокредитовании и обороте финансовых суррогатов. Для этого необходимо как минимум приостановить усиление фискализации экономики, что выглядит на сегодняшний день самым сложным компонентом политики.