В жизни, научном споре, за профессорской кафедрой – Михаил Григорьевич Суслов всегда на недосягаемой высоте. А его ученики особо отмечают умение профессора доходчиво объяснить любой аудитории все краски современного политического калейдоскопа.
Назло хулителям
– Михаил Григорьевич, не скажу, что вы совсем выпали из пермского информационного поля, но как будто бы затаились. С чем это связано?
– К сожалению, многие историки, которые в советское время были завзятыми коммунистами, очень резко поменяли свои позиции – из конформизма или по убеждениям. Я не менял ни принципов, ни оценок, и потому не слишком вписываюсь в сложившееся научное сообщество, которое видит в советской истории один лишь сплошной негатив.
– А как бы вы хотели? Либеральные и буржуазные исследователи хулят советскую историю – это же нормально и логично. Защищайтесь!
– Такую позицию с легкой руки Евгения Евтушенко обтекаемо называют эволюцией взглядов, а по мне – чистое хамелеонство. Тех, кто защищает нашу историю грамотно и искусно, сейчас не так много. Я бы назвал ряд блестящих публицистов – это Владимир Бушин, Сергей Кургинян, Сергей Кара-Мурза. Но они находятся в неравных условиях с «антисоветчиками», которые постоянно мелькают в телевизоре, выступают по радио и имеют широкий доступ в СМИ.
– Коллеги и студенты называют вас провокатором, но я что-то гапонства в вас не заметил…
– А они в хорошем смысле этого слова. В студенческой аудитории, на научном диспуте и даже в простой беседе иногда необходимо бросать пробный шар – какое-нибудь нелогичное суждение, противоречащее здравому смыслу умозаключение. Реакция поразительна – такие легкие провокации помогают отойти от шаблонного мышления, а спор переходит в конструктивный диалог, в котором чаще всего и рождается истина.
О чём умолчал Солженицын
– Недавно вы побывали в Вермонте на конференции «Читая Солженицына». Александр Исаевич написал работу «Как нам обустроить Россию?», именно с вопросительным знаком в конце заголовка, а в первых изданиях его забывали проставить. И получалось, что Солженицын из-за океана менторски учит всех нас жить, что очень многим не нравилось…
– Тем не менее Солженицын, несомненно, был великим писателем, отличным прогнозистом с потрясающим даром предвидения, предсказавшим многие события, участниками и свидетелями которых мы вместе с вами не так давно были.
Я же выстроил свое выступление и последующую дискуссию с небольшой интригой, которую высоко оценили участники конференции. Я рассказал коллегам, о чем так и не написал Солженицын. Он же в первую очередь был литератором, а не ученым, многие вещи и события не мог оценивать объективно. Какие-то сознательно не замечал, другие упускал из виду, не считая существенными.
– О чем же умолчал классик?
– В своих произведениях о ГУЛАГе Александр Исаевич отрицал патриотизм заключенных. Кому как не им, казалось бы, радоваться успехам вермахта в 1941–1942 годах, а они стремились на фронт, чтобы защищать – нет, не Сталина и Берию – Родину! А так называемые враги народа добровольно собрали 30 миллионов рублей в фонд обороны. Солженицын упрощал до примитива, ставшего стереотипным, портрет сотрудников лагерных администраций, дескать, одни только звери там служили. Но Александр Исаевич не мог не знать, что в колониях читали лекции, создавали клубы, печатали газеты, показывали фильмы, организовывали библиотеки и лечили порой качественней, чем тех, кто был на свободе.
Диспуты за «колючкой»
– Михаил Григорьевич, вы не боитесь дискутировать на самые скользкие темы, будто специально ждете, чтобы оппоненты набросились на вас. Вот и по музею политических репрессий у вас особое мнение…
– Сразу скажу, что отрицательное, хотя, по сути, должно быть наоборот. Я ведь из семьи дважды раскулаченных и репрессированных: моего отца арестовывали, а дядю расстреляли. Тем не менее к музею «Пермь-36» отношусь не как к желанию потомков увековечить память о жертвах политических репрессий, а как к способу некоторых граждан зарабатывать деньги и делать пиар. Рынок всё превращает в товар, и трагедии прошлого – не исключение, шустрые люди стараются выгодно их продавать. Не часто употребляю подобные слова, но в данном случае не удержусь: замануха, развлекуха и подлог. Гостям однобоко стараются показать мрак советских застенков и ужасные страдания заключенных.
– А разве было не так?
– Конечно, зона не санаторий, и я вовсе не пытаюсь романтизировать ГУЛАГ. Но я-то всё видел сам, так что меня не проведешь. Я посещал все колонии в СССР, где отбывали наказание политические сидельцы, в том числе и 36-ю. По заданию обкома партии читал лекции осужденным, проводил с ними беседы. Поездки были очень интересными во всех отношениях – как для человека и как историка, который хотел составить портрет человека, решившегося на борьбу против советской власти. Было много вопросов на лекциях, которые плавно перерастали в острые дискуссии и идеологические битвы. Руководство колоний устраивало персональные встречи с теми, кто хотел со мной поговорить.
– И в этом неформальном общении не всегда брал верх профессор, не так ли?
– Однажды молодой зэк спросил меня: «Когда вы вечером приходите домой, продолжаете ли верить в то, что говорили днем?» Меня трудно смутить, но я почувствовал подвох и попытался уклониться от ответа, однако осужденный был очень настойчив – играл на публику. Закончилось тем, что он меня дожал, и я ответил коротко: «Да». Он потер руки и радостно подвел итог политической дуэли: «Значит, вы такой же верующий, как и я!» Вот, думаю, ничего себе поворот – меня, коммуниста, уравняли с верующим, да еще как ловко. Не поверите – три ночи не спал, переживал, что не нашел достойного ответа и выхода из ситуации. А фамилия этого талантливого полемиста – Рукосуев.
– Это не тот ли самый диссидент, что вышел с транспарантом «Свободу геям!» перед советским посольством в Румынии?
– Совершенно верно. Но посадили парня не за его своеобразное инакомыслие, а за нелегальный переход государственной границы. Румынам эпатажная акция Рукосуева не понравилась, и они быстро его спровадили: дескать, забирайте обратно вашего мальчика.
– Неужели подобными горе-сидельцами были заполнены наши политические зоны?
– Были те, кто попал по дурости, поддавшись пропаганде, но убежденных антисоветчиков тоже, поверьте, хватало. Так, в 36-й колонии сидели пособники фашистов, полицаи, бандеровцы – палачи и каратели, настоящие враги. Судили их не за декадентские наклонности, а за вполне конкретные военные преступления, которые не имеют срока давности. Так что, полагаю, дискуссии о заслуженности справедливого наказания для этих людей даже неуместны.
https://zwezda.su/science/2019…
