Фото: Сергей Бобылёв/ТАСС
Сегодня исполняется 55 лет Эдуарду Боякову – художественному руководителю МХАТ имени М. Горького, режиссёру, продюсеру
Автор:
Трифонова Екатерина
Эдуард Бояков – один из самых ярких деятелей современной русской культуры – рассказал телеканалу «Царьград», как интеллигентные мальчики в 90-е начинали бизнес по-ковбойски, в какие духовные практики заносило «тучными нулевыми», почему режиссёра интересует Ходорковский, которого тюрьма, казалось бы, могла сделать человеком; за что нужно благодарить Путина, почему не прав Шекспир и с кем на самом деле необходимо вести священную войну.
Первые эстетические университеты: погранслужба и дедовщина
Царьград: Эдуард Владиславович, какими были 1970-е и 80-е годы в вашей жизни и в какой момент вы были сражены театром навсегда?
Эдуард Бояков: Любовь к театру зародилась ещё в школе, когда моя учительница организовала театральную студию. Я жил в Дагестане, в таком мультикультурном пространстве, с очень сложным этническим составом, с постоянным пересечением разных религий, разных культур, разных исторических бэкграундов. А русский язык был чем-то объединяющим.
Я вспоминаю эти потрясающие опыты, когда мы, дагестанские пацаны, надевали камзолы, туфли с пряжками и пытались изобразить из себя героев Марка Твена, например. Это было очень здорово и, конечно, запустило во мне некие процессы.
Первым моим эстетическим университетом были армейские друзья. Я служил в пограничных войсках. Так получилось, что и на заставе, и в пограничном отряде, где я нёс службу в оркестре, вокруг меня оказались очень образованные, яркие люди. Два потрясающих друга: один – гениальный джазовый музыкант, второй – молодой учёный из Сибири, классический русский умник, фотограф. И это было наше счастье, потому что армейскому фотографу полагалась отдельная лаборатория.
Внутри этой очень непростой службы, которая была связана и с огромными физическими нагрузками, и с дедовщиной, нас спасали стихи: Вознесенский, Ахмадулина, Тарковский, Пушкин. Бродский появился позже.
Дедовщине сопротивлялись втроём, потому что мы были пацаны такие, не податливые. Рваный ритм армейской службы не позволял жить в академическом формате, долго беседовать, читать большие романы. Но я помню наши дискуссии, например о том же Достоевском, которые дали мне очень многое.
Поэтому, когда я поступил в университет, приехав в Воронеж после армии, я сразу оказался в театре. В Воронеже в то время работали очень интересные режиссёры. Студенческий билет давал возможность льготного железнодорожного проезда, и каждые субботу-воскресенье я старался либо в Петербурге, либо в Москве попасть на концерт. Ленинградская филармония, Мариинский театр, балеты Петипа, Эрмитаж. В Москве – «Таганка», «Ленком». Это были мои первые театры.
90-е: хулиган с серьгой в ухе примеряет костюм нефтетрейдера
Ц: Если бы вы захотели написать пьесу или роман о 90-х годах, какие сюжеты бы выбрали и путь каких героев интересно было бы проанализировать?
Э. Б.: Девяностые – невероятно важное время. Мы ещё даже не начали об этом серьёзно думать и осмыслять. О 90-х мы знаем намного меньше, чем о 1937-м или о 1917-м. Когда началась перестройка, случились 1991-92 годы и та самая «шоковая терапия», я – преподаватель Воронежского университета – стал получать зарплату в размере 3-4 долларов. А у меня уже дочь, которую я даже ни в школу, ни в поликлинику не мог устроить. Было понятно, что произошло что-то революционное, кардинальное. Мне 28 лет. И это очень важная точка, когда человек оказывается в ситуации первого большого поступка.
Страна менялась кардинально, и мне нужно было совершать какие-то поступки, чтобы не попасть в разрез с течением времени. Я выбрал бизнес. Так получилось, благодаря хорошему университетскому образованию и театральному опыту, я уже побывал завлитом в театре. А с другой стороны – молодость, оторванность такая. Были невероятные сделки, касающиеся клиринговой валюты, например. Индия, единственная страна, которая отдавала долги России, оформленные ещё во времена СССР. И вот эти скачки рубля, появление конвертации, а с другой стороны – какие-то отношения на уровне государств. Надо было как-то организовать эти огромные важнейшие потоки. Мы занимались тем, без чего страна не совершила бы этого перехода.
Наверное, вам тяжело мне поверить, но так получилось, что наши дела были совершенно лишены какого-то бандитизма. Я ни в коем случае не говорю, что у кого-то этого не было. Конечно, было. Об этом говорят огромные кладбища в Тамбове или Екатеринбурге – это ой-ой-ой какие документы эпохи.
Но был ещё вот такой концептуально-режиссёрский переход. Гайдар, Авен и все эти ребята издали документы, которые разрешили любому субъекту вести экономическую деятельность. А как эти документы работают? Непонятно. Мы совершенно по-ковбойски действовали. Берём кредит, выигрываем аукцион, приходим в эту высоченную башню на Смоленке. Там был не только МИД, но еще и Министерство внешнеэкономической деятельности и все эти организации, которые занимались экспортом стратегически важных товаров, в том числе «Союзнефтьэкспорт».
И вот эти люди с лондонскими запонками… А нефтяной бизнес – это все-таки белая кость такая, это вершина мирового трейдинга. И вот эти люди – и со стороны Индии, и со стороны Лондона, и бывшие советские – не понимают, как действовать в этой стране. Им нужны были мы, хулиганы с серёжкой в ухе, которые приходили и говорили: давайте мы попробуем вот так сделать, с этими договориться. И начинались какие-то процессы. Так получилось, что мы с друзьями придумали фактически первую сделку по экспорту сырой нефти из России за рубеж негосударственной компанией.
Ц: Ходорковский у вас научился?
Э. Б.: Можно сказать так. Мы брали кредит в банке «Менатеп», и «Юкос» – компания, созданная Ходорковским, – начинался с нашей сделки. Это правда. Ходорковский как герой 90-х – это потрясающий пример. Я его наблюдал, так получилось, многие годы. И то, что сейчас с ним происходит, – это имеет отношение к очень серьёзной пьесе. Может, я сейчас обижу кого-то, но скажу: когда он сидел в тюрьме и писал свои письма, я видел человека, у которого идёт очень серьёзный духовный процесс. И я ему верил. Я верил в его внутреннюю работу.
Но стоило ему выйти из тюрьмы, это оказался…. Я не понимаю, что произошло. Думаю, что всё-таки среда повлияла. Тюрьма даёт настоящую систему координат. Я общался со священниками, которые его исповедовали, и они не сомневались, что это человек духовного пути. Я помню его первые интервью, когда он вышел, – они были невероятные. Он выглядел совершенно по-другому. Но прошло несколько месяцев, и появляется какое-то интервью из Швейцарии, где он говорит как кукла. И в его словах нет ни логики, ни любви к родине, ни того опыта, который был. Может, он ещё возвратится к тому состоянию. Но мне, конечно, интересен этот человек. Он очень неоднозначен.
Многие из олигархов пытались стране помочь, пытались найти ответ, куда надо развиваться народу. Другое дело, что они заблуждались. А кто не ошибался? Вот этот романтизм 90-х годов – это общее место, и я, конечно, был им заражён. Не буду этого скрывать. Другое дело, что к концу 90-х мне уже становилось понятно, что за этим фасадом очень много грязи и искусственности. И большое европейское искусство – это же бесконечная критика западного общества. Так зачем мы тогда должны стремиться к этому миру, который так активно себя разрушает? Мы должны спасать себя. Может, этим мы и Европе поможем.
Так уже не раз было: путь России – давать уроки другим. И думать о 90-х тоже нужно с позиции того, что мы совершили очень важный переход.
Был бы моложе – поехал бы в Донбасс
Я много раз говорил, что, слава богу, большой крови не случилось, как в Югославии. Я говорил это до 2014 года много раз. И моя главная благодарность, которую я испытываю к Путину, касается того, что удалось избежать кавказской войны. Как человек, родившийся в Дагестане, я понимаю, что там могло бы быть, если бы это всё полыхнуло. Это было очень близко к такой войне, которая могла бы принести нам невероятные ужасы. Но мы смогли этого избежать, и я долго думал, что пронесло. Но потом случился Донбасс. И то, что происходит в Донецке, в Луганске, – это за гранью моего понимания.
Я каждый день об этом думаю и каждый день испытываю очень сильную боль из-за того, что люди живут очень близко к войне. Что может сделать художник? Мой друг Захар Прилепин создал батальон и пошёл воевать. Он выдающийся писатель. Да, он художник, но он спецназовец. Если бы я был моложе, я, конечно, думал бы о том, чтобы поехать туда в этом качестве.
Но и художник много может сделать. Мы делали поэтические спектакли в Донецке по потрясающим текстам донецких поэтов. Этим мы тоже совершаем что-то важное. Я верю в эту возможность.
Ц: В результате духовных поисков двухтысячных годов многие наши соотечественники, попробовав различные практики, пришли к православию. Как это у вас происходило?
Э. Б.: Священная война есть и у православных, и у мусульман, и у евреев. И мусульмане, в частности великие суфии, очень много говорили, что эта священная война должна происходить внутри человека. Это война с бесами, которые живут внутри. Главный джихад, он – внутри, и только если мы этого врага победим, если здесь очистимся, тогда у нас будут какие-то шансы, чтобы нас не убили в духовном плане.
Когда мы оказываемся в миру, в пространстве урбанистических, гламурных и прочих практик, которых было много в начале 2000-х годов: нефть 120, денег много, всё весело, – очень многие люди пережили возможность духовного кризиса, в хорошем смысле.
Что со мной лично происходило в это время – я не хотел бы говорить подробно, но это были важнейшие события в жизни, связанные с семьёй, с обретением отца, с пониманием того, что такое семья. Раньше я думал, что любовью к искусству можно заменить вообще всё. Но оказалось, что театр и игра – это не главное и не единственное в жизни. Мир – это не театр. Шекспир не прав. Люди – это актёры плюс что-то ещё кроме актёрства. Есть качества, которые не должны мериться нашими талантами принять ту или иную личину. Есть вещи вечные, божественные, и это не игра. Бог – это не игра.
МХАТ в новом сезоне – уникальный творческий кластер
Ц: В новом сезоне вы анонсировали любопытные премьеры. Почему нам обязательно нужно посмотреть и реставрированную «Синюю птицу», и другие премьеры?
Э. Б.: На днях разговаривали с Нютой Федермессер, которая руководит огромными проектами, связанными с хосписами по всей стране. Говорили с ней о том, насколько «Синяя птица» – это пьеса про те состояния, те вопросы, которые дети, оказавшиеся в хосписе, должны знать, верить в это. Это религиозная притча.
К Новому году будем делать «Снежную королеву», но в старом классическом переводе, где строчки из Евангелия являются частью этой сказки. Это евангельская, духовная притча.
Сергей Пускепалис поставил «Последний срок» по Распутину, и это история про то вечное, что живёт в нашем народе, что прорастает сквозь любую грязь, сквозь бандитов, циников, продажных бюрократов, запутавшихся торговцев и банкиров. Есть вечное, божественное, радостное качество, обращённое к солнцу, к Христу. И Распутин, конечно, об этом. И про это мы будем делать каждый свой спектакль. Я верю, что можно создать театр про это, что можно собрать тысячи людей на спектакли, которые будут основаны на философии духовного подвига, радости, преображения и победы.
Ц: Какие события нас ожидают в рамках проекта «Русский художественный союз»?
Э. Б.: РХС – тоже очень важный наш проект. Мы рады, что под его эгидой в Железноводске только что очень успешно прошёл международный кинофестиваль. Также мы подготовили несколько интересных региональных обзоров: в Переяславле скоро выйдет с нашим грифом исторический путеводитель по важным ключевым местам этого чудесного города. В Екатеринбурге будет опубликован наш большой доклад «Екатеринбургский пульс». Это культурная среда и культурная политика города – исследование культурной матрицы Екатеринбурга. В августе пройдёт фестиваль «Традиция», который мы также запускали с Русским художественным союзом.
Вот в этом пространстве, в котором мы с вами сейчас находимся (здание МХАТ имени М. Горького), через несколько месяцев будет совсем другая жизнь. Все эти стены будут совершенно другими, с современными мультимедийными возможностями, со множеством выставок и лекций. Театр с сентября будет открыт с раннего утра. Здесь будет огромное количество молодёжи, вкусного кофе, хороших книг, интересных выставок, встреч с музыкантами, философами, поэтами… И мы заживём жизнью уникального, нового творческого кластера.
