Советский эмигрант и ныне американский журналист Яша Левин о том, как кампания ненависти по отношению к России ударила по эмигрантам из бывшего СССР в США.
— Мы никогда не понимали, каково это, когда потенциальную угрозу для нас, давно живущих в Америке, представляют наши СМИ и политическая элита нашей страны.
Недавно я разговаривал с моим русским знакомым, который живет в одном из районов Нью-Йорка. Несколько лет назад он изучал инженерное дело в Москве, а затем перешел в университет здесь, в Штатах. Он сказал мне, что вскоре после переезда его неожиданно посетили два агента ФБР, которые пытались завербовать его. Они пришли прямо к его квартире и, казалось, знали о нем все. У них был подробный файл, который, среди прочего, включал все заявки, которые он подавал в американские университеты. У них также было досье на его старого академического cотрудника в Москве, содержащее информацию об исследованиях, которые проводил профессор, и о контрактах, которые у него были с российскими военными. Они хотели знать, что он знает об этой военной работе, а затем попросили его идентифицировать фотографии различного оборудования и инструментов.
Он был ошеломлен их внезапным появлением и напуган их профессионализмом и компетентностью. Его также поразила агент-женщина. «Она была великолепна. Я бы рассказал ей все, что угодно», — сказал он мне. Но ему нечего было рассказать. В Москве он был «ботаником» и изучал инженерию. Он понятия не имел о том, что они спрашивали. Через некоторое время агенты ФБР ушли. Они никогда больше не выходили с ним на связь, но сигнал был ясен: они держали его под наблюдением, и они могли прийти к нему домой в любое время снова.
Эта история не уникальна. ФБР делает это на регулярной основе. По некоторым оценкам, по крайней мере к трети всех иностранных студентов в США приходят «для разговора по душам» агенты. И учитывая панику в области национальной безопасности по поводу того, что Китай и Россия сейчас усилились, я не удивлюсь, если это число будет на порядок выше.
Недавно New York Times сообщила, что ФБР усилило слежку, запугивание и депортацию китайских ученых в Америке. Как объяснил директор ФБР Кристофер Рэй, структуры безопасности Америки беспокоятся не только по поводу действий правительства Китая. По их мнению, все китайцы – подозреваемые, они представляют «угрозу для всего общества». Даже прогрессивные политические стратеги полагают, что Китай является реальной угрозой для Америки, и помогают раздувать двухпартийную кампанию синофобии, которая коснулась людей, которых я знаю.
В то время как Россия и Китай осуждали нашу политику, «непримечательная» история моего приятеля заставила меня задуматься о том, как легко и естественно ксенофобская паника вписывается в американскую политическую культуру — и как до недавнего времени такие русские и советские эмигранты, как я, никогда не чувствовали на себе бремя этих кампаний.
С самых ранних дней, когда я был советским эмигрантом в Америке, я был склонен видеть в этой стране уникальный «символ толерантности» — место, где нетерпимость и расизм, если они вообще существуют, изгнаны в самые темные уголки общества. Для нас было банальностью, что в отличие от Советского Союза — который был «закрытым», «нетерпимым», «параноидальным» и «репрессивным» — Америка «открытая», «терпимая» и «принимающая».
Позже, став взрослым, я просто понял, насколько нетерпимость, системный расизм и изоляционизм укоренились в политике и культуре современной Америки. Работая журналистом и освещая самые темные стороны Америки, невозможно было этого не понять. Но вместе с тем я вырос в замкнутом, новомодном эмигрантском сообществе в сонном Сан-Франциско, и было легко поверить в идеализированное, «выбеленное» видение страны, которая нас приняла.
Жизнь эмигрантов была тяжелой — особенно для взрослых. Люди боролись, чтобы свести концы с концами и вписаться в совершенно новое общество. Были обычными мелкие преступления и то, что принято называть «немного насилия». Люди торопились зарабатывать деньги — некоторые преуспели, другие потерпели неудачу и пострадали. Жизнь была тяжелой, а интеграция — сложной. Но по сравнению с другими группами эмигрантов и меньшинств мы были относительно привилегированной группой.
Группой, которую составляли, в основном, евреи и, в основном, нас воспринимали как белых. И у нас было особое, почетное место в американской политической культуре: мы стали жертвами советских репрессий и антисемитизма, спасенными альтруистической Америкой. Нас выставили напоказ как живой пример американского превосходства и символ советского варварства.
В течение большей части 20-го века американские законодатели разрабатывали законы, ограничивающие евреев. Раньше мы были «крысами», по мнению сенатора от штата Висконсин Александра Вили, который помог разработать закон 1948 года, направленный на то, чтобы предотвратить эмиграцию жертв Холокоста в Америку.
Но с нами все было иначе. Американцы протестовали перед советскими посольствами от нашего имени. Лоббисты и законодатели из Вашингтона защищали нас и приняли санкции, чтобы обеспечить наше освобождение. Мы были двухпартийным «проектом», поддерживаемым мощью американской империи.
Моя эмигрантская община была в этом смысле на особом счету. И поэтому мы никогда не беспокоились по поводу массовых рейдов иммиграционного контроля. Нас не преследовали полицейские только из-за цвета нашей кожи. Мы не рассматривались как террористическая угроза и не преследовались ФБР. Мы никогда не видели по ТВ обвинения в нашей неполноценности или не были заклеймены как внутренняя угроза и враги американского образа жизни. Оглядываясь назад на все мелкие — и не очень мелкие — преступления, которые мы совершали, будучи детьми, я поражаюсь тому, насколько мягко с нами обходились копы.
Мы занимали особое место в эмигрантской пирамиде. И из-за этого мы никогда не сталкивались с традиционной американской ксенофобской истерикой. Антироссийская истерия начала 20-го века и «красная паника холодной войны» были далёким прошлым, о котором некоторые из нас даже не подозревали. Мы никогда не понимали, каково это, чтобы СМИ и политические классы США представляли возможной угрозой таких люди, как мы. Фактически, наблюдение за демонизацией других групп меньшинств и эмигрантов только усилило чувство превосходства моей общины. Мои коллеги, советские эмигранты, никогда не славились своей прогрессивной расовой политикой — ну, если вы углубитесь в эту тему, то довольно многие из них являются в этом смысле нетерпимыми.
То есть, общий смысл был: «Мы не такие, как они. Мы разные. И в любом случае, если некоторые этнические группы подвергаются преследованиям, должна быть веская причина для этого. В конце концов, Америка — это нация законов. Люди здесь не преследуются по политическим причинам, как в репрессивных авторитарных странах».
Но эта вера в непогрешимость американских институтов начала активно смешиваться с вопросом о том, как Дональд Трамп победил на выборах.
Вот уже почти четыре года советские и российские эмигранты наблюдают за тем, как либеральная политическая элита Америки перекладывает вину за внутренние политические проблемы своей страны с себя на фиктивного, непонятного иностранного врага: ксенофобская кампания, которая ставит таких людей, как мы — «русских» — в центре всего, что пошло не так в Америке. Мы наблюдали, как эта паника выросла из страха перед российским правительством до всеобъемлющей, иррациональной расистской теории заговора, которая втягивает в себя не только российских граждан или российских правительственных чиновников, но и всех, кто живет в странах бывшего Советского Союза.
Эмигранты начали видеть по ТВ, как высокопоставленные представители служб безопасности США, политики, уважаемые журналисты, аналитики и эксперты говорят зрителям страны, что они были правы, боясь нас: россияне лживы, ненадежны, ненавидят демократию и генетически склонны лгать и обманывать. Такие люди, как мы, представляют угрозу. Мы являемся возможной пятой колонной – (знаем ли мы это или нет), и в нее входят российские пенсионеры и дети. По словам Кейта Олбермана, мы — «русские подонки».
Во всем этом понятие «русский» — изменчивая категория, достаточно гибкая формулировка для русских евреев, украинцев-евреев, этнических русских, азербайджанцев, украинцев и всех других этнических групп. Любая из них может подойти, в зависимости от потребности реализации постоянно развивающейся теории заговора. В Америке число таких людей составляет около трех миллионов
Эта фанатичная кампания безостановочно продолжается почти четыре года — и она идет с самого верха: ее корни в американских службах безопасности и поддерживается она респектабельными институтами либеральных СМИ. Советских эмигрантов это дезориентирует и сбивает с толку. Впервые с тех пор, как мы приехали в Америку, мы оказались мишенью.
Сначала это казалось шуткой. Люди смеялись над этим и высмеивали это. Мы были уверены, что эта странная паника пройдет. Но когда этого не произошло, когда все это продолжало расти и проникать во все «уголки» наших либеральных СМИ, мы перестали понимать, что нам делать.
Мы периодически проходили через различные способы реакции: от пренебрежительного отношения до сердитого, от депрессии до полной подавленности.
Но говоря об этом людям, я чувствую, что для многих из нас одно чувство остается почти постоянным — растущее презрение к священным институтам Америки: ее прессе, ее политикам, ее элите, определяющей, что такое национальная безопасность.
И это самое смешное в этой истерике по поводу России. В течение многих лет огромный пласт политического класса Америки кричал, что «русские» подрывают доверие к американским институтам. Но для многих советских эмигрантов здесь, в Америке, именно эта ксенофобская паника подрывала доверия к этим институтам. Советские эмигранты всегда верили в превосходство американских институтов. Для них это было на уровне религии. Но когда их самих демонизировали, это вызвало у них разочарование и отвращение к американской политике до той степени, которой я никогда не видел. В этом смысле Russiagate стал «возрастом совершеннолетия»: он подорвал их наивную незамутненную веру и дал им возможность взглянуть на Америку, которая является параноидальной, продажной и непримиримо ксенофобской.
Хорошо ли, что это «совершеннолетие» все же пришло? Ну, я думаю, это должно было произойти в какой-то момент. Но то, как проявилось это разочарование — под влиянием либерального правящего класса Америки — в значительной степени гарантировало, что большинство советских иммигрантов выйдут из этой истории даже более реакционными, чем они были раньше.
И кто бы мог подумать, что такое вообще может произойти?
