Шестьдесят пять лет назад, 13 марта 1954 года, был образован Комитет государственной безопасности СССР. Аббревиатура КГБ стала одним самых узнаваемых советских (и русских в целом) символов в мире. А само ведомство заслужило репутацию организации, преследующей граждан своей страны по политическим мотивам. Как в реальности был устроен КГБ и виновен ли он в развале СССР?
За недолгий период борьбы за власть сразу после смерти Сталина Лаврентий Берия смог добиться объединения Министерства внутренних дел с Министерством государственной безопасности в один монстр с ним же во главе. Эта организация в теории могла подмять под себя все остальные формы власти в стране. После устранения Берии было принято решение этот монстр расчленить, чтобы никогда больше органы государственной безопасности не могли доминировать над гражданским (партийным) руководством страны или даже претендовать на какую-то излишнюю самостоятельность. Именно с этой целью из объединенного МВД были выделены отделы и управления, «связанные с государственной безопасностью» – и таким образом создан Комитет государственной безопасности.
Сперва он имел статус союзного министерства, но в 70-х годах его «понизили» до госкомитета. Правда, назначения председателя проводились не указами Совмина, как других руководителей госкомитетов и главков, а постановлениями Президиума Верховного Совета, как союзных министров. По должности председатель КГБ автоматически входил в Политбюро. Он и его заместители могли быть сняты с должности по представлению Совмина СССР, но только с санкции ЦК КПСС, поскольку входили в номенклатуру ЦК. И этот статус организации подчиненной и не самостоятельной в принятии решений, а только инструмента гражданской власти, сохранялся у спецслужбы вплоть до 1991 года.
В «Положении о Комитете государственной безопасности СССР и его органах на местах» от 9 января 1959 года – сверхсекретном главном нормативном акте, регулировавшем деятельность КГБ вплоть до принятия в мае 1991 года закона об органах государственной безопасности – было написано: «Комитет государственной безопасности работает под непосредственным руководством и контролем Центрального Комитета КПСС». Именно этот самый пресловутый партийный контроль – основной пункт обвинения в адрес КГБ СССР в целом и всех его бывших сотрудников в частности и по отдельности.
На самом деле партийные комитеты внутри Комитета имели не больше влияния, чем в любом другом органе государственной власти или на крупном предприятии. Возможно, в ряде республиканских комитетов дело обстояло по-другому в силу национальных особенностей, но на уровне центрального аппарата Секретариату ЦК (основному проводнику партийной воли) не требовалось контролировать каждое управление и каждый отдел ежесекундно.
Партийный контроль осуществлялся на уровне заместителей председателя комитета. Кроме того, постоянно действовал механизм «перекачки кадров» – некоторые работники могли всю жизни постоянно переходить из КГБ на партийную работу и наоборот по нескольку раз. Это считалось совершенно нормальным, поскольку похожий механизм работал для всей номенклатуры. Поработаешь в регионе – вернешься с повышением в столицу. Подобные порой не очень мотивированные перестановки и командировки были общим местом советской кадровой машины.
Кроме того, профильные отделы ЦК часто получали по запросу необработанную информацию из Комитета и сами уже с ней что-то делали. Аналитика в КГБ вообще не сильно поощрялась внешними управляющими, поскольку грамотная аналитика формирует мнение, влияющее на принятие решений, а эту привилегию ЦК твердо оставлял за собой.
Здесь придется заступиться за КПСС, как бы удивительно это ни звучало. Партия играла очень положительную роль фильтра, через который не мог проскочить человек совершенно случайный. Удивительные карьеры людей из ниоткуда, которые порой случаются сейчас, в «застойные» времена были полностью исключены. И исключения только подтверждали это правило.
Особая история – «партийные наборы» и «комсомольские путевки». Постоянный приток молодых и так называемых перспективных кадров вроде бы должен восприниматься положительно. То же касалось и национальных кадров, которые в массе своей возвращались в родные республики после краткосрочного обучения в региональных школах КГБ. Но на практике именно этот механизм сбоил куда чаще и болезненнее, чем чрезмерный партийный контроль.
В целом кадры, приходившие по «комсомольским путевкам» и «оргнаборам», были ниже среднего уровня и по интеллектуальным, и по моральным качествам. Это не означает, что они были коррупционерами (коррупция в КГБ СССР отсутствовала как класс) или дураками, но многие выходцы из комсомола были обычными для того времени карьеристами, а оргнаборы среди ударников труда по определению не могли повысить средний интеллектуальный уровень сотрудников.
Во второй половине 80-х молодое поколение сотрудников в массе своей уже тяготилось всей этой громоздкой системой. Райкомы, обкомы – все это откровенно навевало тоску. А необходимость вступать в партию ради гарантии карьерного роста была чем-то вроде извращенной пытки, дикарского обряда «посвящения в мужчины» путем хождения по углям.
У поколений 80-х годов в КГБ «верность партии» была уже естественным путем замещена верностью неким государственным интересам, которые порой придумывались просто на ходу и самостоятельно, а то и каждым для себя. Аппарат ЦК КПСС в этой схеме мира воспринимался не как «передовой отряд рабочего класса», а как исторически сложившийся инструмент государственной власти. «В Англии есть палата лордов, а у нас – Борис Николаевич Пономарев» (вечный заведующий международным отделом ЦК КПСС, один из тех, кто реально определял внешнюю политику СССР) – расхожая грустная шутка в отделе «РТ» ПГУ. Революционная риторика и марксистско-ленинская философия давно никого не интересовали. Два часа на партсобрании можно было бы более эффективно заменить на два лишних часа изучения языка или практики оперативной работы. Или просто выспаться.
Иными словами, государственная машина СССР и ее партийная составляющая по крайней мере в ПГУ воспринимались просто как единый механизм, данный нам в ощущениях. Внешняя политика страны (и разведка как часть внешней политики) руководились вот таким вот структурным образом, и не нам его менять. И надо понимать, что государственные интересы СССР уже давно не имели ничего общего с «победой социалистического строя», а превратились в нормальные государственные интересы империи, просто отстаивались несколько извращенным механизмом. Победить этот механизм не представлялось возможным, а вот защищать интересы страны – правильно и почетно. Конечно, и в этой схеме оставалось много места для банального карьеризма, сильно портившего внешний облик комитета, но за его пределы мало что утекало. Система функционировала абсолютно герметично, что естественным путем приводило к консервации всех отрицательных тенденций (и не только в кадровой сфере).
При этом КГБ СССР никогда не функционировал как нечто цельное. Некоторые управления и отделы никаким образом между собой не контактировали, а редкое и вынужденное общение воспринималось часто очень конфликтно. Переезд ПГУ в новый комплекс зданий на окраине Москвы закрепил эту тенденцию, окончательно выделив внешнюю разведку в отдельную структуру. Почти полмиллиона человек по всей большой стране объединяло только единообразное красное удостоверение, а их работа и функции могли радикально отличаться.
Знаменитое 5-е управление (борьба с идеологическими диверсиями, инакомыслием и тому подобное), деятельность которого в либеральных кругах переносят на КГБ в целом в виде ярлыка, жило своей отдельной замкнутой жизнью. Чем они там заняты, мало кого интересовало в погранвойсках (а это 220 тысяч человек), в разведке, в спецназе или в «девятке» – правительственной охране. Пересекались они часто с 3-м главным управлением, то есть военной контрразведкой, и то потому, что «тройка» осуществляла надзор за НИИ, в первую очередь техническими – рассадниками безграмотного вольнодумства. Это не говоря уже о технических службах наблюдения и «наружке».
При этом «влиятельность» 5-го управления определялась в основном мифами, которые они сами о себе распространяли. Существовало, например, таинственное 15-е управление, отвечавшее за строительство и эксплуатацию бункеров на случай ядерной войны и сохранность стратегического госрезерва. У этих людей тоже на удостоверении «КГБ СССР» было написано, но вряд ли их можно по этому признаку записать в «гонители свобод».
Охранительская деятельность «пятки» в 80-х годах напоминала игру в одни ворота, что сильно сближало ее с имперским Охранным отделением времен «большого террора» всяких народовольцев. Филипп Денисович Бобков и компания нуждались в наличии противника, вследствие чего они вместо реальной борьбы с идеологическими диверсиями (которые были на самом деле) вели сложные оперативные игры с интеллигенцией без какого-либо практического результата. И чем дальше они зарывались в бытовую конспирологию, тем больше проявлялся низкий профессиональный уровень «пятки» в целом.
При этом националистические движения умудрялись под носом у «пятки» цвести и пахнуть. Бобков сам насаждал в «пятке» психологическую обстановку, которая впоследствии породила тотальную коррупцию. Этически сомнительные методы с неясной целью разрушали поведенческие схемы сотрудников. Самого
престарелого генерала это привело в 90-е годы в итоге в группу «Мост» – а это такой поступок, который разом перечеркивает все его прежние заслуги.
КГБ часто называют одним из основных виновников развала СССР. «Прозевали», «струсили» и все тому подобное, из чего делаются далеко идущие выводы о компетенции всего персонала комитета за все время его существования. Если мы вспомним обстановку конца 80-х, то станет ясно, что проблема сложнее. По этому поводу написаны уже сотни текстов, но надо еще раз напомнить, что комитет на практике, «на земле» практически ничего не решал и был лишен инструментов эффективного вмешательства в события. В некоторых республиках партийная и советская верхушка были просто охвачены паникой, в других – солидаризовались с националистами или пытались их возглавить, а Горбачев жил в мире с розовыми единорогами. Тут хоть закидай всех этих людей докладами и аналитическими записками – с таким же успехом можно было слать письма Деду Морозу. Это, конечно, оправдание слабое, но практика того времени была еще удивительней, чем теперь можно задним числом описать.
Безусловно, оценка деятельности комитета с 1954 года целиком зависит от той идеологической установки, которой придерживается человек. Ярлык «кагэбиста» сейчас навешивается даже без особого понимания того, как эта структура функционировала и что за люди в ней работали. «Кагэбэшное мышление» и все тому подобное – идеологические штампы, которые в утроенном виде вернулись в наше время из конца 80-х годов. Практически всегда органы государственной безопасности (в широком смысле слова – от внешней разведки до строительства бункеров) попадали под идеологические разборки в переломные моменты истории. Но затаптывать свое прошлое неразумно.
Даже если оно называется КГБ СССР.
