ALYONA-ALYONA1
Хорошо помню странно смутившее меня чувство смятения. Когда в одной из газет, случайно оказавшейся в моих руках, прочла предсказание одной прорицательницы о будущем Донбасса. То было загадочное чароплётство о неминуемом землетрясении на Донбассе в 2014 году. Которое не обойдёт стороной и Донецк.
Не знаю почему, но за долгие годы перед началом Донбасской трагедии, лет за шесть-восемь, вроде бы так, беспечно-памятные, по своей сути, то предзнаменование не забывалось. Потому что уже тогда появилась в Донбасском воздухе слабо приметная пелена свечения дьявольски зловещих фосфоресцирующих болотных огней. Предостерегавших своим явлением о том, что процессы гибельного и многослойного распада и разложения общества, перелопаченного многолетней социальной ферментацией и обострившимися, до состояния натянутой, что было силы, тетивы, конфликтами, уже тогда шли здесь полным ходом. И, если не думалось тогда о природных разрушениях, то замечать приближавшийся бурелом разжигаемых всеми возможными способами страстей – благодатное время для безответственного вольнодумства с последующей не ограниченной никем и нечем вседозволенностью в действиях – приходилось. Об этом уже много сказала. С жёсткой позиции неизменной из года в год принципиальности той, кому не всё равно, что здесь, в Донецке, происходило раньше. И что происходит теперь.
Вот это самое «теперь», длиной в пять лет, огнём отчаянно-вопящего моего оранья пыталась и пытаюсь донести до всего окружающего Донецк и Донбасс мира.
Вспоминаю пошаговость своих действий. С опорно-ключевого момента, когда начались первые обстрелы Донецка, год 2014 – совпал с предсказанием. По времени. В абсолютно, какие-то месяцы назад, в мирной заводи существования. Но в уже ужасающе пикирующем полёте завершения-падения эпохи какой-то бредовой самостоятельности. Запомнившейся насильственным переформатированием сознания. И бандитски-варварским деребаном некогда общественной собственности. Вкратце – всё. Потому что больше и говорить об этом не имеет никакого смысла.
Наступили новые времена. Ещё более ужасающие. Жизнь огромного региона, втиснутая… кем? в хорошо просматриваемый со всех сторон аквариум обречённого трагического угасания. Иначе, что можно сказать о здешних городках и посёлках, наполовину, а то и целиком, оказавшимися брошенными своими жителями. Деревня Семёновка, была когда-то под Славянском. Скудно населённая в вяло текущих годах случившегося отторжения пожизненно забитыми подневольными людьми. Сплошь, так было, иссушенные нищенской старостью, прокажённые бессловесные мумии. И вздыбилась та Семёновка, случайно? вначале фонтаном разлетевшихся по округе, остатками жалкого селянского скарба. Сотни раз безжалостно подбитого из тяжёлого орудия и сожжённого потом, дотла, огнём сутками полыхавших на руинах пожарищ. А ещё далее, мгновением полного своего омертвления, погрузившаяся просмолено-изничтоженной территорией в небытие. На географической карте, из былого-прошлого, – одно название и осталось…
Верно, от добра – добра не ищут. Бегут люди, бросая всё, понимайте, как хотите, от разрушений и смертей. Которые сегодня на Донбассе – на каждом шагу. И как же об этом сказать-рассказать? Чтобы поняли другие люди, наблюдающие, или не наблюдающие за этим кошмаром, со своих благополучных отдалений, какой нечеловечески трудной может быть жизнь. Разрушенная до основания не силами стихийно-природного землетрясения, а руками… человеческими же.
Взбунтовалась сознание, пропитавшись резко отрицательным эмоциональным привкусом, когда появились в Донецке первые сообщения об убитых и раненых. Во время первых обстрелов городских окраин. Субъективная окраска всего познанного тогда, оно лилось потоком новостей отовсюду, не могла не взбудоражить нравственность. Тогда, и сегодня – в том числе, мне не есть безразличны судьбы людей, оказавшихся изничтоженными хаосом непонимания. Влекущим за собой вопрос: и как вообще можно было до всего этого докатиться?
Пытаясь докопаться до истоков истины дознания, начала писать книгу МЫСЛИ ВСЛУХ ИЗ БЛОКАДНОГО ДОНЕЦКА. Донецк в те дни, лето-осень 2014 года, время написания книги, уже не просыхал ни на миг от человеческих слёз. Появились первые семьи, в которых числились убитые родственники. Появились большие семьи, разделённые – разодранные по живому кинжально-острым разрывом семейных связей: обречённые на неизвестность своего будущего старики оставались в городе, молодёжь, люди среднего возраста уезжали. Вернее, бежали, куда глаза глядели, по дорогам кошмарной неизвестности, под постоянным прицельным обстрелом всего движущегося живого.
Нет. Нам это не надо, заявил, не читая книгу, ответственный big wig, «парик», то есть, «большая шишка» по-английски. Ответственная и сегодня за «поддержание» местной памятно-смысловой загрузки нового формата. Особа, ответившая однозначно понятно на моё обращение к ней, по поводу написанной в 2014 году книги. Да куда же поддерживать, ёлки-палки!? Когда грант, кусище лакомое! грядёт-плывёт прямо в руки! Самому бы пропечататься!
Изловчился. Отстучался-отметился. Но как же изворачивался… гоняясь за своей, о-о-о, миг блаженный!, случайностью. Её выродившийся, изловчённо-лукавый плод, с привкусом прогнившей горечи, мгновенно узрела, совсем скоро, в одном из центральных книжных магазинов Москвы. Напротив – красовались мемуарные перлы ярого «специалиста-селекционера по разведению и выращиванию» «капусты» на Украине, времён любителя-собирателя, ну, то есть, заядлого профФессионала-коллекционера золотых батонов.
Поразило. Случайность или преднамеренность?
Нет. Спешите не поспешая. Отоврался, хихикая в свои жиденькие усики иуды поганого и даже не притронувшись к книге, другой «активист-общественник», притаившийся на время в берлоге своих, измучивших его до ночных приступов язвы, гаданий-домыслов. Обо всём происходившем. И сдувшийся потом куда-то на время, растворившись в вакууме личностного приспособленчества. И, не спеша поменяв подстилочку на своей ответственной сидушке, подпылившейся слегка за его отсутствие, тем не менее, вернулся. Вскоре, когда стал ясен ход происходивших событий. Тогда и объявился осторожный канатоходец, циркач-затейник, глазки-буравчики, на массовках-подпевках. Привык он так лапшу вешать на уши толпы. Собирающейся по разнарядке. Что с него взять в базарный день? Воспитание у него такое, системно-порочное. Как зарплаты у бедствующих по городам и весям учителей. Чувствуется закономерная случайность?
Не знаю. Почитаю по диагонали. Заявил третий, надувший свои щёки, от постигшей его нежданно-негаданно, скорбной озадаченности, по случайно предложенной ему для глубокого осмысления теме. Читает-ораторствует, и то, и другое, понимай, делает, в силу своего служебного положения, удержался, фокусник! и по сей день.
Да и ладно. Спешила не поспешала. Ждала не дождалась ответа. Но нашла возможность говорить о начинавшей пеплом двоемыслия оседать на город словесной пыли пустобрёха.
«…А в начале всего, как это и водится во времена великих перемен, было очень много слов.
Торжественно-бравурных слов, несметно много обещавших своим обобщённо бездонным, на грани умопомешательства от таких обещаний, смыслом, в совсем скором будущем… Слов, напичканных, чрезмерно и сиемоментно, страстным призывом в них поверить. Слов, к тому же, сознательно перегретых столично-апробированной горячностью темпераментов заезжих варяг-первопроходцев, нелепо гарцевавших на одном месте красаВВ-нарциссов! Ликовавших от своего неоспоримого превосходства и высочайшей избранности, красовавшихся пошло, по-бабски, в быстро скисавшем в межсезонье городе. Который в полоумном бреду гибло маялся от неперебродившей бодяги сплошных и нескончаемо творившихся в нём недоразумений. Который месяц подряд. Не предполагая тогда, что ужас злостного неведения только начался… И благовониями скорого облегчения не скоро запахнет».
«Tacere beneficium – молчание благо». 6 сентября, 2017 года.
Вакуум зависания в пространстве… Безвременье ступора, катастрофически быстро оказавшимся у земного предела обобщённо-озадаченного разума: за что? Почему так происходит? Как до этого могло всё дойти?..
…Только не бомбили. Хотя, пронеслись несколько раз, очень низко, над городскими кварталами бомбардировщики. И, хищным стервятником тяжёлого камня падая из степного Донецкого поднебесья, расстреляли из одного самолёта городской пляж. На котором были люди с детьми. Расстреляли землю с высоты своего случившегося озлобленного презрения к местным, по уже гласно гулявшему по всей стране прозвищу – недоумки. Расстреляли для острастки. К счастью, так случилось – никого тогда не ранили и не убили. Потом случиласьгде-то какая-то договорённость. Самолёты перестали летать. Но обстреливали город из всех видов наземного тяжёлого оружия уже с остервенением. В пригородах Донецка образовалась мёртвая зона. Ставшая началом блокадной линии. Извилистая, перелопаченная глубокими воронками от взрывов разорвавшихся там мин и снарядов. Жиревшая, как насосавшийся до отвала человеческой крови клоп, из года в год, пять лет!!! линия раздела и противостояния. С одной стороны которой – чумная вакханалия оживших людских смертей. С другой – уже профессионально отточенная чистая работа обстреливающей стороны, где служба шла и идёт по вахтенному методу: приехали, отстрелялись, уехали. Следом – другая смена…
…Постепенно нейтрализовалось-улетучилось у оставшихся в Донецке жителях терпение. Осклабились зародившиеся в их мозгах злость и отчаяние. С августа 2014 года прекратились в городе выплаты пенсий и зарплат. Газ в жилых домах – был. Вода, постоянно доступная – в центре. Дальше – по несколько часов в день, а то и меньше – на совсем отдалённой периферии. Экскременты выносили на улицу в целлофановых пакетах. Закапывали потом под деревьями. И с того исторического момента, и по сей день, пенсионеры стали превалирующей частью местного населения. Чуть немногим, ну совсем немногим ранее, объявился здесь, не случайно, господин Прилепин. Первые его вылазки туда, где не было, без шуток, прохладно, сопровождались, как однажды случившаяся в Афганистане служба наследного принца одной правящей в Европе династии, в окружении надёжно-боевой охраны. Срочная служба, по желанию. Случается и такая.
Видать понравился ему, господину Прилепину, с первой его вылазки на просторы Донбасского человеческого сафари, вот такой коленкор. И совсем скоро объявился он опять в городе, на перманентно-мигрирующей основе. Случайно оказался у особняка «бати»? Да бросьте. В одном из своих прежних написаний непредвиденно случайноотозвался: съёмная квартира в доме, типа панельной девятиэтажки, где некоторое время квартировался N со своей семьёй, вообще не принималась им, господином Прилепиным, к рассмотрению, как возможный вариант временного Донецкого кантования.
А личка, как он по-свойски называет охрану своего «бати», и на пушечный выстрел не подпустила бы к барским хоромам «бати» неизвестный движущийся транспорт. Тем более – в ночное время. Случайность возникновения… Оказался там случайно, риэлтор туда, в тот заможный буржуйский переулок привёз-привёл случайно, озабоченного быть неузнанным нового мессию.
И не там ли, предыдущий абзац, случилась линия разграничения внутри самого города? Междужителями, не имевшими возможностей уехать из бедствующего города. В основном, по причинам немощно-болезненной старости. И теми, кто оборонял вклинившуюся в уже неузнаваемо искалеченное нутро города полосу, некогда кровно-родного-братского, но теперь полного и абсолютного отчуждения.
А мне неймётся:
«…17 июля 2014 года. Наконец весь мир заговорил о Донбассе во весь голос!
Все! Все газеты мира! Все станции TV и радио! Но какой ценой произошёл прорыв в информационной блокаде! С высоты более 10 000 метров рухнул в поле пассажирский самолёт дальнего следования. Что может быть ужаснее! На многие километры разбросало обломки корпуса и останки погибших. И под ними – основательно выжженная земля.
Земля! Что, измученная страдалица, происходит с тобой этим летом? За что ты так наказана людьми? Рядом в этом районе идут долгие, изматывающие, кровопролитные бои, и горит пшеница. Урожая не будет. Предстоит зима.
Затеплилась надежда, что приедут из-за границы эксперты, чтобы расследовать причины падения самолета, и увидят трагедию происходящих в этом районе событий. Значит, мы будем не одни в своём горе! Эксперты едут!!! Мир застынет в ужасе, увидев наконец на экранах своих телевизоров наши разрушенные города, спалённые до основания сёла, убитых детей на руках их родителей, потерявших от горя разум.
Ох, как мучительно тянется время, эксперты всё никак не могут доехать к месту катастрофы. Мир гудит, как огромный растревоженный улей. Европа скорбит и зажигает свечи в память о погибших пассажирах. Военные действия в районе падения продолжаются. Но уже понятно, что воздушный лайнер был сбит. Почему не говорят о войне на нашей земле!? Почему с утра и до вечера – съёмки обломков самолёта на месте его крушения!? Репортажи на TV с комментариями на всех языках мира. И – ни слова о нас… мы же все – совсем рядом… На поле, где произошла катастрофа, слышен грохот орудий… Бои не прекращаются…»
Из той же, моей давней книжной страдалицы…
Боевые будни, они – особые. И трудно к этому определению добавить что-то ещё, более значимое. Разве что… словами Михаила Шолохова?
«Видел, как один казак шестой сотни, догоняя немца, осумасшедшев, рубил его лошадь по крупу. От взлётывающей шашками лоскутьями отскакивала кожа… Нет, это немыслимо! Этому названия нет! После того, как вернулись, видел лицо Черенцова – сосредоточенное, сдержанно-весёлое, – за преферансом сидит, а не в седле, после убийства человека. Далеко пойдёт сотник Черенцов! Способный!»
Ничто не напрягает? Не хочется взвыть протяжно голосно? И разрыдаться диким воем, понимая, что рубились казаки с немцами. А здесь, на Донбассе полыхает разверзшийся Земной ад. Ничто уже не сдерживает яд разлившейся по всему Донбассу ненависти. Ничто не останавливает и не может остановить маховик случившего отчуждения двух соседствующих на одной земле народов. Безумия, что так неопровержимо правдиво описано у Михаила Александровича. По шраму на ноге, ещё с детских времён случившегося, узнал казак брата своего. Только что им убиенного… А дальше…
Разве что…, ещё больше огня добавилось к пламени, теперь уже, Донбасской братоубийственной ненависти…
Из книгиНЕКОТОРЫЕ НЕ ПОПАДУТ В АД:
«Поздним вечером, после всех положенных переговоров, Батя оказался в центре Москвы и загулял в компании одного генерала. Вышли покурить из кабака на улицу – и увидели одинокую лошадь.
Она задержалась на работе, шла домой.
Батя сообщил генералу, что может верхом произвести некий трюк, – какой именно, я забыл; мог бы соврать, но зачем. Генерал нисколько не сомневался в мастерстве Захарченко, но это уже не имело значения. Батя позвал лошадь. Лошадь подошла вдвоём с девушкой (оказывается, они шли вместе).
Дальше – по тексту:
… Более всего из числа новых друзей Глава не хотел расставаться с лошадью, и под утро её приобрёл. По символической цене, на память о встрече.
Некоторая проблема заключалась в том, что Глава не мог лошадь взять в самолёт, а ему уже пришла пора улетать. Поэтому он приобрёл лошадь вместе с девушкой. Которая, впрочем, и сама не хотела расставаться со вверенным ей животным: они были как сёстры. Для девушки и лошади пришлось снять отдельный вагон в следующем на Ростов поезде.
Вернувшись в Донецк, Глава лёг спать часа на два, может, даже на четыре; но едва раскрыл глаза – подчинённые, будучи уверенными, что пришла шифровка, доложили Главе: лошадь в Ростове и ждёт приказа зайти в Донецкую народную республику.
Мы все смеялись, и Захарченко хохотал больше всех, откашливая остатки смеха, и снова заливаясь, как самый голубоглазый и лобастый ребёнок, которого щекочут.
Жизнь щекотала и веселила его».
А уж как «веселились» дончане и другие жители региона… Первые пенсионные выплаты которым, под названием «пенсионные пособия», не удосужился автор в это вникнуть, начали выплачивать в апреле 2015 года. Пробел голодного тотального безденежья – семь месяцев.Минималка октября 2015 года – 2 600 рублей. Сегодня – 3 200. Цены в магазинах – московские. Тряпки и прочая ерунда – поход-восхождение с закрытыми глазами на Эверест.
Такая вот случайность, когда кассы в магазинах одно время были завалены, выше крыши, металлическими гривневыми рублями. Добытыми из разбитых детских копилок. Некоторые семьи бедствовали – по полной программе голодного блокадного выживания-вымирания. По мере того, как обзаводились своими батальонами, со всем этому сопутствующим, люди, о которых говорит в своей книге НЕКОТОРЫЕ НЕ ПОПАДУТ В АД господин Прилепин. Которым трудно, однажды почуяв силу боевого оружия в своих руках, вернуться в состояние прежних людей. Реально озабоченных выживанием в окаянные времена.
Времена окаянные. Иван Бунин. К слову, под таким названием, ОКАЯННЫЕ ВРЕМЕНА, этот литературный шедевр писателя не нравится, по его признанию, господину Прилепину. И если любое литературно-художественное или публицистическое произведение есть авторское сочинение на заданную тему, то лично мне не нравится последнее сочинение господина Прилепина.
Потому что мне очень досадно и печально, что свои собственные окаянные времена Донбасс переживает в однобоко описательном формате. Без наличия в нём реалистических эпизодов житейско-народных будней, вот именно, убийственно впечатляющих, надеюсь так, психику нормального человека.
Как, к примеру, ходили ходоки, бывшие работники одного из разбитых заводов, сгорбленные от престарелости чудаки-энтузиасты с зачумлённой, пятый год выживающей под обстрелами, городской окраины, с сумками архивных документов в администрацию. Чтобы сдать в администрацию эти чудом сохранившиеся документы, с чудом сохранившимися после обстрелов заводских архивных полок, означенных, почти что, как Совершенно Секретно. Листки обжитого на заводе трудового стажа каждого, проработавшего на заводе немалые отрезки времени человека. Слёзно просили-умоляли: здесь же, тыча на сумки пальцами трясущихся от волнения рук, данные, необходимые людям, которые на заводе работали. И как же они потом… когда придёт их время оформлять пенсии будут… без этих документов…
Григорий Перельман, образец человеческой гениальности с плетёной авоськой в руках. Учёный-альтруист, отказавшийся за свои труды от заслуженной премии… В Донецке у него есть достойные последователи.
Несколько раз ходили «наверх» сердобольные ходоки. Где их регистрировали, что-то обещали сделать. А потом их и впускать в приёмную не стали.
…Вспомнился рассказ о кадровом разведчике. Который, уже будучи в преклонном возрасте, по-прежнему никогда не надевал на свой костюмный пиджак своих многочисленных наград. Объяснение его, его уже ставшему взрослым сыну: слишком много вокруг меня недооценённых. И работавших всю свою жизнь не хуже меня.
«Командир моего полка встречался с Главой при самых лучших раскладах раз в месяц, а меня вызывали постоянно: обсудить всякие новости, почудачить на передке, прокатиться по республике, выгулять почётных гостей – кто-то ж должен был общаться с французскими депутатами, российскими политологами, американскими артистами; тем более что каждый третий из них вкрадчиво спрашивал по приезду: “А правда, что у вас служит здесь солдатом русский писатель?” – “Не солдатом, а офицером… Казак, набери Захара, где он, пусть приедет…”»
Из книги господина Прилепина.
…Так и не узнали на передке о Макеевской бабушке, тихо ушедшей в мир иной. Которой всем миром собирали соседи скудные крыхты на похороны. Лишь бы в безымянную могилу старушку не бросили бы. Родные умершей разбежались из города, кто куда, в 2014. Уже тогда нищей была семья, всем своим мужским составом батрачившая на шахтных копанках. Посменно, с проживанием в лачугах-бараках. А она, бабушка, не захотела уезжать: где родился – там и пригодился. И никогда не узнают об этом залётные, по случаю, «голуби мира». Прокатиться с ветерком по Донецким дорогам – прокатились. А, вот сколько стоит здесь крышу бабкам-дедкам залатать после обстрела, если дом тот, еле стоящий на своих подкосившихся от времени каменных ногах, не в первом, а во втором – четвёртом эшелоне обслуги числится – не узнали. А бабки-дедки эти, древние, как многострочные кудрявые мифы о счастье Земном, постарели ещё на пять лет, за прошедшие пять.
Ну и чтобы не утомлять. Понимается, что книга господина Прилепина – есть его послание всему МИРУ о том, что происходит сегодня на Донбассе. Его право говорить об этом так, как он об этом сказал. Приезжая некогда сюда на время. Уезжая потом в большой Мир, тоже – на время. И потом опять возвращаясь. И, подстраиваясь под такие точки амплитудно-возбудительного чувственного взрыва, от частой смены своих впечатлений, убеждать, всё-таки же – автор, что именно так на Донбассе всё и происходит.
Но не желаю я, чтобы пятилетние, кроваво-жестокие страдания блокадного города были подобием наскоро сколоченного словесно-бутафорского фона для описания господином Прилепиным фантасмагорического, праздно-текущего и очень, ассоциативно, напоминающего его лично-забавные мемуары о похождениях себя «народного» – бравого воина. В некоем царстве поголовного духовного опустошения и нравственного распутства.
Слушайте! Ну не недоумки же здесь живут, чёрт побери! Одобрямса поголовного здесь не будет.
Хотя бы потому, что изничтоженным на корню фоном стали ещё и театральные постановки из многих провинциальных театров. Принесённые в жертву порочной кичливости кукловодов-постановщиков ещё одного фантасмагорического действа. Для громогласного воздвижения на известном театральном конкурсе пьедестала, то есть нешуточно-настоящего почёта известному «страдальцу». «Страдалец» там, на вершине, уже сидит. Да где же деньги, которые мистическим образом сбагрились из его реальной жизни?
Не нравятся мне все эти заходы. Хотя бы потому, что слишком исторически специфичной остаётся обстановка в Донбасском регионе. Впитавшая в себя, как в губку, все промахи и недочёты предшествовавших Донбасской трагедии десятилетий. Которые разбухли здесь до размеров чудовищной зловонности, ещё не понятой до конца Земной духовной катастрофы. С шипением разрушительного разгильдяйства погасившей здесь с большим трудом раззадоренную энергию гражданской самоотверженности. Где слова о Родине? Где слова о силе человеческого духа? Где имена мальчишек, которые бросались под танки!? Где слава ребятам, погибшим на передовой, когда латали они пробоины в прострелянном водопроводе? Очень ценится сейчас вода в Донецке. Только отпетый подонок может позволить себе лить её, за просто так, из водопроводного крана.
И, что же, разве возможны в понимании этого хотя бы намёки на допустимость промахов или осечек? Когда нет в потоках веером рассыпающихся перед глазами писательских слов самого главного – ощущения грядущего. Когда месиво разжиженной под ногами грязи тормозит каждый шаг миллионов Донбасских людей в завтрашний день.
Ведь историю не переписать. Как можно поменять по капризному желанию свой прикид, в зависимости от точки Земного шарика, куда приводят тебя твои пути-дороги. Да просто взять – и поменять на полпути. Объявив, что не нравится уже Донецкая весна, с её гопниками-интеллигентами. Раньше нравилась. А теперь – не нравится.
Да и вообще, в Европе просто непруха ходить в пятнистой бандане на голове. Там лучше отметиться в чём-нибудь оригинальном. Типа, цветастой пёстрой ленточки. На той же голове.
Но послушайте же! Жить и воевать на Донбассе – это, в конце концов, провоняться насквозь, с головы до ног, солёным потом от переживаемых здесь каждую секунду бедствий. Доказывая, что в твоих сильных руках – судьба этого региона. Измочаленного войной. Измордованного неведением.
Ещё более обострившимся после того, как что-то пошло не так. Как будто что-то где-то надорвалось. И стало совсем не лучше. Когда узнала, как можно легко и запросто назвать фантасмагорией пять лет повального бедствия.
По обе стороны Донбасского конфликта.
Да, куда уж проще было бы отписаться: и я тут был. А Киса и Ося – не были! А так, воспоминания впопыхах, о чём прискучило думать. А потом… Опять полное дежавю. Забыл, что не знал. И ничего не помню.
…Мне неприятно и очень больно, что мнение о происходящем на Донбассе будет формироваться на основе предлагаемого господином Прилепиным материала. В котором нет даже и мысли о желании понять людей, которые здесь живут. Нет ощущения единства человеческих судеб, которые давно и надолго переплелись в одну большую, горемычную. Нет голоса здешней земли, которая давно не поёт, а стонет скорбно-надрывно.
Любить не надо этот край. А уважать блокадников – здесь, к слову, более полумиллиона пенсионеров – велено военным блокадным временем. Которое выглядит сейчас как агония истощённого человеческого терпения. На которое, пожевав фантасмагорическую яблочко-песню о себе самом, о джеке-сама-случайность, можно… Дальше – подогнать по смыслу под себя. Но только не плеваться. Если вдруг не понравится что…
А весна в Донецк – пришла! Чуток похолодало, было, да тепло возвращается. В город, который сегодня так блистает чистотой и приветливостью, как никогда ранее. Светлые времена настороженно-замершего спокойствия… В котором так и хочется, словами Владимира Семёновича Высоцкого, «ось земную сдвинуть без рычага, изменив направленье удара…»
А бьющимся беспокойно сердцем весеннего единения дончан считаю фестиваль ПРОКОФЬЕВСКАЯ ВЕСНА, прошёл он недавно на концертной площадке Донецкой филармонии. Мир Донбасса – он был, всецельно-объёмно, там. Выступали Донецкие музыкальные таланты. Поддержавшие землю, на которой родились. И на которой остались, пусть будет пафосно!, в час страшных испытаний. В очень гостеприимном и солнечном городе.
…Кыжб-Кыжб! Кто следующий со своими мемуарами?
P.S. Ужасает интерес к Донбассу, как к региону депрессивно-упадочному. И кто только здесь уже не отметился. С бравурными речами. И с вариациями по теме.
…Напрягает, неужели Лев Николаевич назвал бы свой литературный труд о реальных исторических событиях, очевидцем которых он стал, и которым нет ни конца, ни края – фантасмагорией? Что есть – дословно – причудливое бредовое видение.
Это – уже второй прецедент. Первый был тогда, когда в отчётном репортаже, по поводу своего топтания здесь, катания, с посещением и бани, и ресторанов, и т.п. в его образовательно-познавательной программе исследуемой местности, Донецк был назван гостем города “городом non—grata”.
Думаю, не думаю. Да не корректно использовать свои полномочия, не важно, какие именно, чтобы, не испытывая элементарного смущения, свойственного человеку сострадательному, унижающе-позорно глумиться над горем людским.
Послала автору ответ. Под названием ПРИВЕТ ИЗ ГОРОДА NON—GRATA.
У Донбасса – большая трудовая история. И это то, что осталось здесь по-настоящему природно-первозданным. И что следует ценить. Во имя, хотя бы, своего самоуважения. Если действительно больно за своё дело. За правду истины.
Каждым своим словом бьюсь во имя этого. С презрением и отвращением переступая преграды предательства и лизоблюдства.
И, всё-таки, по-русски: приходить-приезжать в гости надо красиво. А уходить – благодарно-вежливо. По отношению к людям, которые встретили тебя в своём доме с хлебом-солью в руках. Такие на Донбассе законы гостеприимства.
Источник
